Я не могу проиграть
Шрифт:
— Что вы имеете в виду? — почти шепотом спросила я.
— Он начал охотиться за квартирой. Для этого он женился на твоей маме и прописался в вашей квартире. Осталось только избавиться от жены.
— Мерзавец, сволочь, — я сжала кулаки на коленях.
— Подожди, это еще не все. У твоей мамы был тяжелый период, и он начал накачивать ее спиртным, а еще мне кажется, он подмешивал туда какие-то транквилизаторы. Дело закончилось тем, что за несколько месяцев она превратилась в алкоголичку, потеряла работу.
— Мама больше не выступала?
Вера Ивановна
— О чем ты говоришь? Скоро сама увидишь. Когда ее уволили с работы, ее психическое состояние ухудшилось, да еще к тому же она стала думать, что ты умерла, а до этого она надеялась, что ты вернешься.
— Но я же писала ей? — выкрикнула я.
— Она не получала никаких писем, кроме письма, в котором ты сообщила, что уезжаешь на юг. Она все время говорила о тебе, о том, что тебя нет в живых, и постепенно убедила себя в том, что она в этом виновата, а когда чувство вины стало совсем непереносимым — она выпила несколько упаковок снотворного.
— Мама хотела… — я не могла выговорить эти страшные слова.
— Ее нашла соседка, та, которая у вас убиралась, у нее был ключ, и она вовремя вызвала скорую помощь. Ее успели спасти. Но она больше жить не хотела, и сделала еще одну попытку — хотела прыгнуть с балкона, но кто-то опять помешал. Тогда-то Николай и упрятал ее в сумасшедший дом. Двух попыток суицида оказалось вполне достаточным для этого.
— Какой ужас, этого не может быть. Это не мама. Мама всегда была такой… — я замолчала, не найдя слов.
— Сейчас она в больнице, ей колют какие-то сильные препараты, она никого не узнает и ищет новые способы уйти из жизни. Вся беда в том, что у нее нет больше желания жить.
— А Николай?
— О чем ты говоришь?! Он к ней даже не приходит. Посещает только лечащего врача.
Вера Ивановна замолчала, а я неожиданно вспомнила, как мама выходила на сцену, гордо садилась за рояль, пальцы бегали по клавишам, и лилась чудесная музыка. Больше она не играет. Оказывается, последние слова я произнесла вслух.
— Она больше не живет, — тихо сказала Ольга.
— Господи, это все из-за меня. Если бы я тогда не уехала, все было бы иначе. Во всем моя вина, — я закрыла лицо руками и тихо заплакала.
— Вика, не надо брать на себя лишнее. Это ее вина, она в ответе за все, и если бы она была сильным человеком, то не сломалась бы так легко, — спокойно сказала Вера Ивановна.
— Но если бы я осталась дома…
— Не думаю, что ты смогла бы что-то изменить. Ты была там, где была и теперь уже слишком поздно говорить о том, что могло бы быть, — на глазах Веры Ивановны появились слезы. — И боюсь, что слишком поздно ее спасать. Мы потеряли ее.
— Нет! — закричала я и вскочила со стула. — Не говорите так! Я должна ее спасти! Я сделаю это любым путем, иначе я не смогу простить этого себе до конца жизни.
Я начала метаться по кухне. Вера Ивановна и Олечка грустно наблюдали за мной.
— Сядь, Вика, — попросила Вера Михайловна. — И расскажи нам, где же ты была.
Я послушно села и задумалась. Рассказать?! Каким пустым и ненужным показалось мне все, к чему я стремилась: моя самостоятельность, деньги, о которых я мечтала. О чем рассказывать? Самым странным образом прошли все мои обиды на маму. Если бы только можно было вернуться в прошлое, я бы поступила по-другому. Я бы не поехала на юг с Вадиком, я осталась бы дома, как бы тяжело мне там ни было и, возможно, уговорила бы маму подождать со свадьбой. Я же предпочла убежать от всего, как будто можно убежать от воспоминаний. Они часть меня, и какая разница, где я находилась, я все равно думала об этом.
Я начала рассказывать обо всем, но коротко, в основном о работе. И они, конечно, удивились, особенно Вера Ивановна, она спросила:
— И сколько же ты зарабатываешь на этих цветах?
Я ответила честно. Она присвистнула — ее зарплата главного инженера была в несколько раз меньше моей.
— Господи, что же в мире творится, — вздохнула она. — Но ты молодец. Я не ожидала. Просто бизнес-леди.
— Вика, а на машине покатаешь? — совсем по-детски спросила Олечка.
— Конечно, хочешь прямо сейчас?
— Ну уж нет, давайте завтра, уже поздно. Вика, оставайся у нас ночевать. Куда ты поедешь так поздно, — вмешалась Вера Ивановна.
— Спасибо вам, но мне надо ехать, — я с трудом встала. — Мне завтра очень рано вставать, и я не хочу вас беспокоить.
— Рано, это во сколько? — спросила Оля.
— В пять.
— Ничего себе, — охнула Вера Ивановна. — Конечно, такие деньги легко не достаются.
Я записала адрес больницы и уехала, пообещав больше не пропадать и держать их в курсе дел.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Мудрость
Глава 22
Всю ночь я не сомкнула глаз и утром встала, зареванная и сонная. По дороге в больницу я так волновалась, что чуть не попала в аварию, а когда вышла из машины, то никак не могла унять дрожь в коленях. Унылое здание грязно-желтого цвета с решетками на окнах стояло передо мной, и где-то там была мама. Мне было страшно, я боялась увидеть ее. Медленно я поднялась на второй этаж. За столом сидела молоденькая девушка в халатике. Я подошла к ней.
— Вы к кому? — спросила она.
— К Алябьевой.
— К Алябьевой? — переспросила она, и ее глаза стали большими. — А вы кем ей приходитесь?
— Я ее дочь.
— Дочь, — м-м-м., - ее милое личико выдавало замешательство, она не знала, что делать. — Я не уверена, что врач разрешит посетить ее. Вам лучше пройти сначала к врачу, он в кабинете, прямо по коридору.
— Что с ней? Она умерла?
— Нет, что вы, — испугалась девушка. — Она жива, но к ней нельзя.
В этот момент по коридору протопала, шаркая ногами, старушка с детским пластмассовым ведерком и совком, видимо впавшая в детский маразм.