Я обязательно спасу Тот
Шрифт:
Ставки сделаны. Эван отходит на нужное расстояние и, практически не целясь, делает один выстрел.
Девушка не успевает вскрикнуть, как ее голова дергается, а рюмка со стуком падает на пол, расплескав алкоголь по полу. Между выщипанных бровей уже мертвой куклы алеет аккуратное пулевое отверстие.
– Я выиграл.
– спокойно говорит Эван, бросая в руки опешившему ведущему еще горячий пистолет.
Я приоткрываю рот, но ничего не говорю.
Кайла хмыкает, качает головой с видом, будто всё знала наперед, и выдает:
– Ничуть не изменился.
Если все члены Дома настолько сумасшедшие, нужно бежать, иначе в скором времени
Глава 9. Цветы, пахнущие ванилью
Клеменс с самого рождения жила в маленьком городке, где все друг друга знали, а к тем, у кого были хоть какие-то тайны, относились с большим подозрением. Ей приходилось наблюдать, как приезжают и уезжают люди, лишь косвенно затрагивая историю некогда поселения, а сейчас - настоящего города, как запугивают детей, перешедших в их школу, как людям устраивают настоящие спектакли с декорациями и занавесом во время похорон (чаще всего хоронили тех, кто не находил в себе сил держать язык за зубами).
Летом она часто гуляла на поляне с темно-бордовыми цветами, пахнущими ванилью, изредка помогая своему отцу в его небольшой части большого бизнеса. Все жители знали, что город держится именно на этом бизнесе и относились к этому совершенно спокойно. Правда, говорить о том, что под их носом выращивают марихуану, они всегда опасались.
Однажды их точку выкупил некий Аларик - богатый мужчина с огромным количеством связей. Он уволил работников, в том числе и отца юной Клеменс, а их места заняли его люди. Денег в семье французских эмигрантов стало не хватать, когда мать Клеменс, Викторайн, бросила работу по состоянию здоровья. Врачи обнаружили у неё рак, а совсем скоро, через две недели, она умерла. Так Клеменс осталась с отцом, но не прошло и пары недель, как его обнаружили мертвым у себя в спальне.
Девушка начала работать проституткой в возрасте пятнадцати лет. Красивая, маленькая и худенькая - мужчина сходили с ума от одного её взгляда, но работа так не нравилась Клеменс, что она решила просить денег у того, кто, как ей казалось, погубил её семью. К её удивлению, Аларик не прогнал девушку, а дал ей кров и лучшую работу.
Так Клеменс, юная французская гимнастка, попала в Дом.
Прошлое
Ева сидит в кресле, которое Майкл перенес на кухню специально для неё. Остальные жители дома неоднократно пытались вернуть его на место, но каждый раз оно оказывалось там, где его оставили Майк с Евой.
Девушка рисует что-то у себя в альбоме, курит и растирает грифель по бумаге. А затем...
Это похоже на столкновение представителей разных миров.
Клеменс в растянутой майке, покрытой непонятными пятнами, наматывает на руку жгут. В это время на кухню вплывает высокая статная Рашель в длинном платье и замысловатым пучком на голове.
– Гребанные наркоманы.
– ворчит она, проходя мимо Клем, которая уже успела ввести наркотик и теперь усаживается на стул. Девушка ставит тарелки в одну стопку, звенит дорогим фарфором и, упираясь руками о раковину, брезгливо морщится.
– В общей кухне! Черт возьми, Клеменс, ты ведешь себя, как свинья! А если сюда заглянет Аларик, что тогда? Я тоже буду ввязана. И я, и Ева, и остальные. А ты ведь обещала завязать!
– Рашель гневно сжимает губы и сводит брови на переносице.
– Когда?
Клеменс в блаженстве прикрывает веки и с улыбкой смотрит в потолок.
– Последняя, Рашель.
– говорит она. Рыжеволосая секунду молчит, затем издает короткое "Ха!", порывисто взмахивает рукой и бросает мочалку прямо в грязную воду.
– С-серьзно, чего ты? Мы с... я завяжу, правда. Нам... мне только нужно... немного времени, понимаешь? Привыкнуть.
– Да что там привыкать!
– вспыхивает Рашель.
– Прекратили и всё, здесь никаких разговоров! Пережила ломку и будь здорова! А ты только тянешь и тянешь в дом всякую заразу. Не удивлюсь, если ты и остальных подсадишь на эту дрянь...
– Не-ет, ты чего!
– у Клеменс уже начинает заплетаться язык, но она продолжает.
– Конечно нет.
– Тогда брось колоться и найди нормальную работу.
– Рашель подходит к невменяемой Клеменс, хохочет и щелкает её по носу. А француженка только улыбается.
– И если я еще раз увижу, как ты приводишь домой клиентов...
Роберте угрожающе качает указательным пальцем, затем подбирает юбку и поднимается на второй этаж.
Как только её шаги стихают, Ева достает сигарету изо рта и смеется.
– Вот дура.
Настоящее
Знаете, что меня раздражает в людях больше всего? Эта свобода, которую они якобы дают тебе: "Ты можешь сама выбирать то, кем тебе быть в будущем, где и с кем жить и что делать". На самом же деле они сопровождают путь твоего выбора фразами "тебе нужно выбрать это", "брось то", "тебе он не нужен", "зачем ты это делаешь?" и "делай это, не будь такой глупой". Как по мне, то это похоже на поведение родителей со своими маленькими детьми. Они кормят их, пока тех не начнет выворачивать, и вбивают им в головы, что нужно съедать всё. Чревоугодие? А потом удивляются и жалеют своих детишек, когда те становятся ужасно толстыми. Так и здесь - мы вроде как не голодны, но нас кормят указаниями что и как делать, а потом окружающие жалуются, что у их взрослых детей ничего не получаются и они до 40 живут в родительском доме.
Смысл? Не кормите детей.
Нет, я не об этом.
С другой стороны, это "свободное решение" походит на наказание шпицрутенами в Росии 19 века, когда обнаженного до пояса осужденного проводили сквозь два длинных ряда солдат. Каждый из них должен был ударить осужденного, а если кто-то видел, что солдат его пожалел, следующим через "живой коридор" вели этого самого солдата. Так происходит и в жизни, где человек - осужденный, а солдаты - семья и окружающие. Они ставят свои рамки и указывают, но практически никогда не приходят на помощь, боясь реакции общества. А ведь изначально ты можешь делать всё, что душе угодно.
Мои родители были такими-же. С одной стороны, дающими мне свободу выбора, а с другой - наказывающими прутом за неверный по их мнению выбор.
Ничего не изменилось и сейчас. Меняются только люди, эти самые солдаты с прутьями в руках, но смысл остается. Мы живем в мире, где свободу достать труднее, чем детское порно.
– Со мной всё хорошо, мам, правда. Я нашла жилье.
– я сжимаю мобильный в руках с такой силой, будто его могут забрать в любую минуту (а ведь так оно и есть). Возле меня стоит Дилан, запустив руки в карманы джинсов.
– Совершенно небольшая плата. Нет, мам, берут деньгами. Ну что ты, в самом деле.
– я смеюсь.
– Понимаю. Ты только не плачь, ладно? Ты же знаешь, как я не люблю... Ну ма-ам!