Я Пилигрим
Шрифт:
Когда я вошел внутрь, молодой дежурный офицер предположил, что я нуждаюсь в ночлеге, и хотел провести меня в комнату для гостей. Однако я остановил его на пути к лифту, сказав, что хотел бы воспользоваться телефоном в так называемой «зоне бурь» – той части здания, которая была спроектирована специально, чтобы предотвратить электронную прослушку. Хотя мы с ребятами из Аль-Мабахит Аль-Амма и расстались друзьями, это вовсе не означало, что я им доверял.
Дежурный офицер сомневался, как ему поступить, наверное теряясь в догадках, кто я на самом деле, но все же начал открывать электронные замки на взрывозащищенных дверях, ведущих вглубь здания. Мы прошли пост внутренней безопасности, что ясно свидетельствовало: далее начинается зона, оккупированная ЦРУ. И вот наконец я оказался в маленькой комнате, где имелись только письменный стол и телефон. Сами понимаете, мебель в этом помещении, замечательном лишь своей совершенной звукоизоляцией, была вроде как и ни к чему.
Затворив дверь, я привел в действие электронный замок, взял трубку и попросил оператора соединить меня с Овальным кабинетом.
На другом конце провода ответили сразу же, и я услышал голос президента. Чувствовалось, что Гросвенор страшно устал, но настроение у него было приподнятое: он ждал хороших новостей. Я ведь обещал им с Шептуном, что добуду полное имя Сарацина, дату его рождения и, возможно, даже фото. Мне действительно удалось найти все это, только я не ожидал, что мои сведения окажутся бесполезными.
Шептун взял трубку параллельного аппарата. Думаю, по моему мрачному приветствию он сразу понял, что у меня плохие новости. Как и любой хороший резидент, он научился правильно оценивать малейший нюанс поведения своего агента.
– Что случилось? – спросил Шептун строгим голосом.
Я изложил факты холодно и откровенно, как подают сводки происшествий в ежедневных газетах. Сказал, что, несмотря на все усилия и огромные надежды последних часов, у нас нет ничего для дальнейшей работы. Абсолютный ноль.
Повисла ужасная тишина.
– Только что мы владели ситуацией, и вдруг все рухнуло, – наконец произнес Шептун. – Это провал…
– Полное банкротство, и как не вовремя, – добавил президент опустошенным голосом, лишенным всякого проблеска надежды.
– А как дела у всех остальных, кто занят поисками ядерного заряда? – спросил я. – Есть у них какие-то успехи?
– Сто тысяч человек – и ничего, – ответил Гросвенор.
– Боюсь, что у нас нет шансов предотвратить надвигающуюся бурю, – заметил Шептун.
– Нигде не засветившийся человек, стрелок-одиночка, – сказал я.
– Да уж, неклейменое животное. Но не абсолютный солист, – отозвался шеф разведки.
– Что вы имеете в виду?
– В Афганистане ему помогали, во всяком случае какой-то небольшой период времени. Иначе он просто не смог бы захватить трех пленников.
Шеф был прав, конечно, но это не показалось мне существенным. Следующую реплику подал президент:
– Тогда надо срочно арестовать эту женщину, как там ее зовут: Кумали? В этом состоит ваш план? – спросил он Шептуна.
– Да. Насколько я понял, Пилигрим считает, что ее используют втемную?
– Похоже что так, – подтвердил я. – Как вам, наверное, уже сказал Шептун, у нее есть способ выходить с братом на связь, но там, скорее всего, предусмотрены ловушки. Она может, например, использовать другое слово, и это станет предупреждением, что ему надо скрыться.
– Возможно, вы правы, – ответил президент. – Этот парень был настолько умен, что заблаговременно купил это проклятое свидетельство о смерти, и нам теперь придется приложить немало усилий, чтобы разыскать его.
– Я срочно вышлю группу захвата, – сказал Шептун. – Мы вывезем ее из Турции в Яркий Свет.
Это было кодовое название Кхун-Юама, тайной тюрьмы ЦРУ на границе Таиланда и Бирмы, которую я некогда посетил. Было известно, что если кто-то исчезал в Ярком Свете, то больше уже никогда не появлялся. Странно, учитывая грандиозность событий, в которых мы участвовали, что я никак не мог избавиться от мыслей о неизлечимо больном мальчике из Турции. Какова будет его дальнейшая судьба? Скорее всего, он снова окажется в сиротском приюте: или в Турции, или в секторе Газа. Куда бы его ни отдали, вряд ли он будет там с кем-то обмениваться поклонами и при этом весело смеяться.
– Где-то ближе к рассвету я издам указ о немедленном закрытии границ, – продолжал Гросвенор. – Мы сделаем все возможное, чтобы изолировать страну: аэропорты, железнодорожные вокзалы, морские порты.
Было очевидно, что мои собеседники по-прежнему намерены отслеживать переносчиков вируса. Ладно, допустим, что они правильно определили способ распространения инфекции, но… В США ежегодно проникает более полумиллиона нелегальных иммигрантов, поэтому ясно, что любая попытка закрыть границы окажется малоэффективной. Как сказал старик-микробиолог, цитируя Стивенсона, «рано или поздно мы все окажемся на банкете, где будем вкушать плоды своих действий».
Хотя я и сомневался, что план Гросвенора и Шептуна сработает, но промолчал. У меня не было выбора: я проявил бы неучтивость, критикуя их намерения, но не предложив взамен лучшего варианта. Эти двое и так делали все возможное, чтобы поддержать страну на плаву.
– Давайте не будем говорить, что это оспа, да еще столь ужасная ее форма, – предложил Шептун. – Можно объявить, что мы имеем дело с крайне вирулентной разновидностью птичьего гриппа. Он, конечно, опасен, но не отягощен таким ужасным фоном. Ни к чему понапрасну пугать людей.
– Нет, – отозвался Гросвенор, который тоже обдумывал такую возможность. – Рано или поздно правда выйдет наружу, и как тогда быть? Мы можем надеяться только на сотрудничество населения: в трудную минуту американцы всегда оказываются на высоте. А если обман откроется, считай, что вы потеряли их доверие. Одного переносчика инфекции будет достаточно, чтобы отследить путь ее распространения. Я планирую также раздать запасы вакцины. Не знаю, поможет ли это хоть немного, но надо испробовать разные способы и воспользоваться всем, что имеется в наличии.