Я Пилигрим
Шрифт:
Жидкость хлынула в ноздри и рот. Организм пытался защитить себя: сработал рвотный рефлекс, меня сотрясали конвульсии.
Вода продолжала накатывать на меня. Только одна мысль, одна вера, одна истина привязывала меня к жизни: «Еще восемнадцать секунд, и позвонит Брэдли. Через семнадцать секунд придет спасение. Шестнадцать…»
Меня охватил ужас, но я был связан так туго, что не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. Вода все лилась мне в нос и в рот; казалось, что я вот-вот захлебнусь окончательно. От непрерывных рвотных спазмов саднило горло. Из-за отвратительного полотенца и льющейся
Ноги и спина инстинктивно дернулись, стремясь вырваться из плена, расходуя драгоценную энергию. Я ощутил, что опять погружаюсь в воду, которая окружила меня со всех сторон. Последовал новый всплеск рвотных конвульсий. Где же Брэдли? Почему он не звонит?
Какая-то часть крутившегося в вихре сознания подсказала мне, что я утратил счет времени. Сколько еще секунд? Не осталось ничего, кроме темноты и отчаянного желания дышать. Терпеть, держаться, выжить – других мыслей не было.
Погружаясь в ванну с закинутой назад головой, я провалился во тьму и всепоглощающий страх. Возможно, это было лишь еще одно большое ведро воды, но я ощущал себя так, словно нахожусь глубоко под ее поверхностью, задыхаясь, сотрясаемый рвотными спазмами. Я был в водной могиле, страстно желая глотнуть воздуха, мечтая выжить.
Когда я понял, что больше не выдержу, меня вдруг резко подняли; вода стекла с лица, и я смог втянуть немного воздуха сквозь полотенце. И как бы мал ни был этот глоток, он означал жизнь. Меня поставили на ноги. Выходит, Брэдли все-таки позвонил!
Я пытался заполнить легкие воздухом, чтобы до конца сыграть свою роль, но по-прежнему задыхался. Полотенце наконец убрали. Я втягивал воздух, грудь вздымалась, спазмы в горле не утихали.
Мне надо было привести себя в порядок. Господи боже, теперь настала очередь Сарацина вкушать плоды своих действий!
Под мою разорванную рубашку скользнула чья-то рука. Проморгавшись, чтобы стряхнуть остатки воды с глаз, я увидел, что Сарацин решил проверить, как у меня бьется сердце. Рядом с ним стоял старый греческий Бык, скаля свои покрытые пятнами зубы. Мой страх и отчаяние доставляли ему удовольствие.
На меня накатила волна жуткой паники: ничто не свидетельствовало о том, что ситуация изменилась в мою пользу. Я понял, что никакого телефонного звонка не было. Куда же пропал Бен, черт бы его подрал?
Я вновь провалился в трясину, оставшись наедине со своими врагами в «Театре смерти». Да, теперь я точно умру. Если бы Культурист и Подручный не держали доску, я бы упал на землю.
– Имя предателя? – спросил Сарацин.
Я попытался говорить, но глотку саднило от боли. Мозг, получив порцию адреналина и кортизола, лихорадочно работал. Вместо ответа я покачал головой, глядя в землю: нет уж, дудки, я не стану называть никаких имен.
– Вы продержались тридцать семь секунд, – сказал Сарацин. – Это больше среднего показателя, можете гордиться. Сделали все, что было в ваших силах. Но в нашей власти продолжить пытку и дальше. Все ломаются, выиграть не может никто. Назовите имя.
Руки отчаянно тряслись; казалось, я не сумею их остановить. Переведя взгляд на своего мучителя, я попытался заговорить:
– Ве… – Это прозвучало очень тихо, и Сарацин склонился ко мне, чтобы расслышать сказанное. – Верните полотенце на место, – прошептал я.
Он сильно ударил меня по лицу тыльной стороной руки, разбив губу. Но ему не удастся меня запугать. Я отыскал в глубине сознания маленький источник мужества, вспомнив шестьдесят семь этажей, которые преодолел Бен Брэдли.
Культурист и Подручный перевернули доску и поволокли меня обратно к ванне. Сарацин уже собирался привязать полотенце, когда Николаидис попросил его отойти в сторону. Я увидел, что он держит в руке молот каменщика – припасенное ими тяжелое страшное оружие, которое он вытащил из кучи обломков.
Я лежал плашмя на доске, мои босые ноги оказались прямо перед греком. Он отклонился назад с молотом в руке.
Удар пришелся в подошву левой ноги, разрывая плоть, круша мелкие кости и сочленения. Обжигающая тошнотворная боль мощным электрическим разрядом пронзила мне голень и поднялась по ноге до самого паха, словно он разбил мне яички. Я чуть не лишился чувств, но собственный пронзительный крик удержал меня на грани, не позволив потерять сознание.
Николаидис рассмеялся.
– Слышишь, его голос окреп? – обратился он к Сарацину. – Старые проверенные средства – самые лучшие.
Грек ударил меня снова, уже ближе к пальцам. Хрустнули кости, и я закричал еще громче. Ощущение было такое, словно водопад нес меня куда-то в пучину бессознательного, но Подручный, стоявший у меня в головах и ободрявший репликами своего хозяина, сильно ударил меня по лицу, возвращая к реальности.
– Давай еще! – сказал он старому Быку.
– Хватит! – приказал Сарацин. – Мы и так уже потратили на него уйму времени. Если он потеряет сознание, провозимся здесь до самого вечера. – Он повернулся ко мне. – А теперь назовите имя предателя.
– Я Броуди Дэйвид Уилсон, агент ФБР…
Они вновь обернули мое лицо грязной тряпкой и потащили меня к воде.
Глава 37
Кумали прошла через заднюю часть храма, миновала остатки мощной каменной кладки и вступила в подземное пространство – сполиарий, место в амфитеатре, куда выносили убитых гладиаторов; здесь с них снимали оружие, а потом избавлялись от трупов.
Она недоумевала, что происходит наверху, поскольку была уверена, что брат очень скоро позовет ее назад, сообщив, что все кончено и они могут уйти.
Женщина думала о том, что смерть Спитца станет для ЦРУ огромной потерей. Он и впрямь был блестящим агентом, настоящим мастером расследований, бесспорно, лучшим из всех, кого она знала. Об этом свидетельствовала хотя бы история с зеркалами из Французского дома. А ведь ему удалось бы скрыть свое подлинное лицо, если бы не обнаружилось, что он пересекал границу во взятом напрокат автомобиле. Неужели у самих американцев нет видеокамер с функцией распознавания номера? Наверняка есть, скорее всего, это именно их изобретение. Странно, что такой умный человек сделал подобную ошибку.