Я планировал взорвать мавзолей
Шрифт:
В зале родители, жена, тесть и теща. Правда, я увидел еще двух пожилых интеллигентных людей, одетых так, как любили одеваться бывшие подпольщики. Наши взгляды встретились, и я понял: эти люди здесь не случайные – они знают все подробности моего дела.
По числу присутствующих стало понятно: суд закрытый – самая могущественная империя мира боялась речи обычного правдоискателя! (Позже ребята рассказывали, что "пятиминутка" в тот день продолжалась до обеда. Начальство пристально следило, чтобы кто не выскользнул, и из этого факта все догадались, что в то время меня судят.)
– Встать! Суд идет! Слушается дело по обвинению Горбатюка Николая Васильевича в незаконном хранении оружия!
Судья
Государственный обвинитель – прокурор долго говорил красивые слова о мудрости родной коммунистической партии, про миролюбивую политику правительства, гуманность закона и о страшном преступлении, которое я совершил перед народом. Просил 5 лет лагерей общего режима.
Хотя я знал, что все спланировано, и эту комедию разыгрывают для видимости законности, но в душе теплилась надежда в порядочность народных заседателей. Ответил на вопрос судьи, после этого предоставили слово свидетелю. Тот встал и сказал: "Прошлым летом подсудимый проходил обследование в нашем психоневрологическом диспансере, но никаких отклонений у него мы не обнаружили. Наоборот, мы удивлялись какой это умный человек. Ответственность за свои поступки может нести".
Всю ту трагикомедию самого гуманного в мире суда, присутствующие разыгрывали подчеркнуто вежливо – чувствовалось, что от подобного цинизма они получают удивительное наслаждение. Нечто подобное чувствует кот, который, играясь с мышкой, отпускает ее и еще и лапкой подталкивает к бегству, и этим дает ей на мгновение ощутить пьянящую, мифическую иллюзию свободы. Присутствующие, так как тот кот, наслаждались цинизмом, игрой в справедливость – знали же, что приговор всесильным КГБ уже давно спланирован. Нечто подобное испытывает каждый палач, который на удивление любезно спрашивает жертву: "Вам, уважаемый, будет приятнее, когда Вас повесят или отрубят голову?". И, демонстративно достав часы с милой улыбкой: "Не будет ли у Вас возражений, если это произойдет завтра в полдень?".
Есть такое циничное издевательство под названием "пытка надеждой". Палачи дают жертве призрачный шанс на спасение, а сами получают наслаждение от наблюдения, как обреченный, собрав последние силы, пытается освободиться. Когда же спровоцированная палачами надежда терпит неудачу, то палачи снова получают наслаждение от созерцания отчаяния, страданий неудачника от крушения последней надежды.
Из прочитанных и услышанных воспоминаний узников сталинских времен, знал о таком оригинальном способе вынесения приговора: "… приговорить к высшей мере наказания!" И уже после паузы, достаточно насладившись зрелищем шокового состояния подсудимого: "Но, учитывая чистосердечное раскаяние…".
Действительно, народ Российской империи издавна любит разнообразные жестокие забавы, приколы, розыгрыши, шутки.
Назначенный властями адвокат сказал несколько слов в мою защиту. О политике на суде речи не было. В конце того самого "гуманного" суда, мне предоставили последнее слово.
Что сказать? Заявить, что это судилище, трагикомедия и этим устроить скандал? Сказать сколько на самом деле у меня было взрывчатки, и какой объект разрушить хотел?
Так это же самому себе вырыть могилу! Да и перед кем распинаться – мое выступление будет гласом вопиющего в пустыне. Прекрасно осознавал, что может быть результатом подобного бунта: судья, прокурор и народные заседатели будут шокированы услышанным. Вида не подаст только девушка стенографистка – ей главное записать все, не упустить ни одного слова. По окончании моей речи встанет судья и заявит нечто вроде: "В силу вновь выявленных обстоятельств дело возвращается на пересмотр". Меня вернут в знакомую тюремную камеру.
Через неделю-две откроется "кормушка" и надзиратель строго спросит:
– Кто на Г?..
– Горбатюк – буду вынужден ответить я.
– С вещами на выход!
Коридоры тюрьмы, тюремный двор, "воронок", вокзал, "столыпинский вагон", пересылки и конечный пункт назначения – Москва. А там институт психиатрической экспертизы имени Сербского, в котором завербованные КГБ врачи поставят привычный для инакомыслящих диагноз: "шизофрения". Поместят в камеру, к действительно психически больным и станут жестоко издеваться, и "лечить" препаратами, которые убивают волю, разрушают мозг. В глазах стоял психически больной юноша, которого знал весь город – он зимой и летом ходил одинаково одет и был всем доволен, потому что всегда счастливо улыбался. (Кстати, его тоже Николаем звали.) Стать таким как он?..
Сработал инстинкт самосохранения, поэтому логично, я невинным ягненком прикинулся – говорил, что еще с детства мечтал стать военным, но судьба сложилась так, что в армию не взяли по состоянию здоровья. Люблю со школьной скамьи химию, вот и решил просто из любопытства изготовить взрывчатку. Когда "последнее слово" закончил, народные заседатели чуть не плакали – так растрогали их мои слова.
Приговор.
В полдень, после перерыва судья торжественно зачитал приговор: "Пять лет лагерей общего режима". Значит, народные заседатели тот запланированный приговор все-таки подписали.
Что ж, я их прекрасно понимал. После школы каждая из них училась в институте, потом работала. Впоследствии, чтобы выбиться в люди, вступила в компартию. Каждый же замечал: партийцы имеют значительные льготы, лучшие условия труда. Постепенно их жизнь как-то устроилось. Тут партия посылает вершить правосудие, в частности, осудить какого-то диссидента. Наверное, у каждой из них была такая логика: "Жаль невинного правдоискателя, но если не подпишу приговор я, то найдут другого человека и этого парня все равно осудят. Оно-то так, но мне достанется за непослушание всесильной партии – выразят недоверие и лишат всех партийных привилегий, льгот. Зачем мне лишние проблемы? Я же не хочу оказаться на социальном дне…".
Каждый палач примерно так оправдывается перед своей совестью: Если я откажусь, то зло все равно не прекратится – другого палача найдут, а моя семья будет голодать. У меня то хоть топор всегда острый, веревка намыленная и веду себя с жертвой я ласково, а другой палач издеваться будет…
При любой политической системе есть слепые сторонники, которые готовы приговорить к смерти каждого, кто выступает против существующей власти, тем более, если она провозглашает себя самой демократичной в мире.
А если же возникнет чувство, что подсудимый не виновен? Своя рубашка ближе к телу… Обычно, в подобных случаях угрызения совести заливали казенным коньяком. Я не видел, что и как они пили, но знал, что такое практиковалось. Так или иначе, каждый участник той трагикомедии свою награду получил.
Я, в частности – лагеря. Родители, правда, подавали на пересуд областной, потом Верховный, но приговор городского суда, все инстанции оставили без изменений. В этом для меня не было ничего удивительного – продажность нашего народа кратко и вместе с тем удивительно метко охарактеризовал Т.Г.Шевченко: "За кусок гнилой колбасы у вас хоть родную мать попроси, то оддасте…".