Я побит – начну сначала! Дневники
Шрифт:
Если бы сцена шла в двух трактовках, это было бы для сцены хорошо, а для фильма? 1. Длинно. 2. Главное: интересно или нет? Достаточно ли интересно? Может ли это помочь глубоко постичь событие? Быть потрясенным.
Это органически неясно, тем более что тут приехала учительница – после прощания у школы такой встречи не может быть… (У Железникова есть история прихода в школу после сожжения, есть ожидание того, что кто-то заступится… но все пошло как по маслу, и тогда она… решила уехать, а они снова стали ее бить… это целая фигура в сюжете – возможна ли она? (В кино, имеется в виду.))
Итак: проход под большим вопросом, но его более, нежели жалко…
Его
(Врезать ее можно на крупных планах в ее комнате… там она должна сказать о дне рождения, о том, что… подготовить сюжет и действие прохода…)
И опять начинаются «против» (это же не ее рассказ, она этого и знать не могла).
Вообще, начало фильма сейчас (без истории деда и без прохода) хорошее. Пути два: разрушить это хорошее для необходимого (тогда две серии) или безжалостно марать проход и частично историю деда.
Запомнить надо эти дни, Как вариант печальной доли, Как остаемся мы одни С парализованною волей; И гаснет нашей мысли свет, И из-под ног уходит почва: Одна тоска на все ответ: Как насланная кем-то порча!###
Кошмар родился в тишине, В разорванном сознаньи, В той троекратной вышине, Где не хватает знанья. За той чертой, где вам в ответ Всегда одни вопросы, Где никаких законов нет, Где вечных льдов торосы. Какие мрачные прогнозы! Жара напала на морозы, Морозы лопают жару. Я утопаю в безоглядном, Безбрежном море маяты; От этой липкой суеты Все обернулось безобразным. Не одолеть бездарных слов, Текущих вяло и без смысла, Опасность надо мной повисла, Я угасаю… Бог суров.Парикмахерская: «Ах, так, значит, она на нас плевать хотела! (Она плюет на нас, а ты ей прическу делаешь!) Ей весело!»
У дома: «Ах, так! Ну, мы ей устроим, за мной! Она себе кудри навела! Она плевать на нас хотела, ну, пожалеет, ох, пожалеет!»
О Москве. В Москву! В Москву! «Я Москву люблю больше всего на свете!» (Мартанова – в дверях.) И вообще – тема желания поехать в Москву.
…Посмотрел 3500 метров материала в первой неряшливой складке – впечатление сумбура, невнятности, необязательности. Материал очень проигрывает в складке на данном этапе – показывать нельзя, надо доработать.
Как всегда странно: материал, складываясь, на время теряет все свои достоинства: рождается картина, а материал перестает интересовать.
Так или иначе, показывать Сизову или Ермашу в таком виде обидно и даже нельзя. Снято всего две трети, а недостающая треть, разбросанная по картине, чрезвычайно важна.
Надо сейчас убрать все, что неясно без досъемок и съемок, и сложить фрагменты фильма – фрагменты и показать.
Работаю из рук вон плохо – или устал, или растерялся. В понедельник снимать, но вовсе не хочется. Скорее бы закончить.
И вдруг!
Понял свою ошибку – я монтирую совсем не то, что снимал, и не так. Если хватало мужества при съемках не быть выразительным, не суетиться и не педалировать, то в монтаже я засуетился, все раздробил, порезал и никак не мог узнать материал. Как только он обретает простоту и внятность, он все возвращает себе. Противно так ошибаться, имея такой опыт за плечами. Надеюсь успеть исправить монтаж к просмотру. (Хотя все равно это не будет картиной, но достоинства материала станут ясны.)
Хотя… не надо впадать в тот аскетизм, в который я впал в «Носе», – надо все-таки оставлять в картине украшения, которые давали бы возможность сегодняшнему зрителю (как элите, так и массовому) понять, что перед ним хорошая вещь.
Надо писать новые сцены для завтрашней сцены в парикмахерской, затянул до ночи, а писать не хочется.
Итак: коротко и только по делу.
Сцена первая. 1. Вбегают ребята, прячутся (говорят: «Мы играем»). 2. Видит мать дочку – зовет – герои прячутся. 3. Короткий диалог между дочерью и матерью… (выяснение судьбы). 4. Димка узнает, что Лена взяла на себя чужую вину.
Надо, чтобы Димка очень удивился, что Лена взяла его вину на себя, и чтобы зрителю стало «ясно», что он (!) этого так не оставит! Кто-кто, а он не станет прятаться за спину девочки.
Сцены написались быстро и вроде коротко. Но что делать, если она не пострижется? Может, снять на всякий случай, как она уродует себя?
Тетя Клава вышла в подсобку, Ленка схватила ножницы и терзала волосы, потом включила электромашинку и стала пытаться стричься…
Так, чтобы потом прийти с выстриженной местами головой…
(Тогда надо снять девочку-дублершу? Так?)
…Кошмар – Кристина другая! Она банальна и даже вульгарна, сквозь нее просвечивает мелочность и злобное самодовольство. Высокий взлет волнения и скромности, где он? Где духовность и трепетность?
(Надо только бояться предвзятости – это страшное дело.)
Сегодня она заявила, что время съемок кончилось. (Она еще побаивается, а вот как развернется – вот будет дрянь.)
С Сизовым был очень неприятный разговор: «Мы жалеем, что пригласили Вас с этим фильмом». – Я ответил соответственно: «Что? Что?» – он был несколько озадачен яростью отпора, расстались вничью. Материал показывать я отказался. В его согласии была угроза. (Он ее выполнит.) Неприятно, противно и пр. Они стали баями. И дело тут – в ожившем средневековом.
Надо собраться. Сосредоточиться и отдохнуть. Надо приходить в 9.00 и уходить не поздно – при этом все успевать.
Книжки средневековых ученых (Кузанский, Бэкон) понятнее, чем более поздние: люди не рассчитывали на глубокие и обширные знания; мне это подходит.
Терминологические торосы – холод официальной науки (как хорошо: терминологические торосы и турусы на колесах).
Решительно надо заканчивать фильм!
Вся проблема в том, что картина получалась двухсерийная, а была запущена в производство как одна серия. Соответственно был определен лимит пленки. И надо было выкручиваться, чтобы без потерь снять все задуманное.