Я побывал на Родине
Шрифт:
— Братцы, спасайся!..
Я буквально не успел оглянуться, как мои спутники исчезли, будто их тут и не бывало. Я последовал их примеру, соскочил со своего буфера и, описав довольно большую дугу, опять приблизился к поезду. По перрону шли милиционеры, или охранники — не знаю, как они там называются — и сгоняли всех с буферов. Некоторых — задержали и забрали с собой.
Я подошел к первому вагону. У дверей стояла проводница, но не та, которую я видел днем. Я подошел к ней:
— Извините пожалуйста, у меня уезжает жена. Она — в этом вагоне. Разрешите мне войти попрощаться.
Проводница
— Хорошо, идите, Но за пять минут перед отходом поезда вы должны выйти.
— Я хочу только посмотреть, как она устроилась. Спасибо.
В вагоне было темно, и мне пришлось перелезать через людей, которые буквально сидели друг на друге. Нет предела вместительности советского железнодорожного вагона! Жена и удивилась, и обрадовалась, что мне удалось проникнуть в вагон. Я быстро объяснил, как я сюда попал. Жена сказала, чтобы я забрался на третью полку и сидел там, пока поезд тронется. На мое счастье, одна из верхних полок была почему-то не занята, и я вскарабкался туда, растянулся на ней и стал ожидать отхода поезда, созерцая чугунный вентилятор с натыканными на него окурками.
Ждать пришлось довольно долго. Вдруг я ощутил, что кто-то хватает меня за ноги. Я поджал ноги. Передо мною обрисовалась тень или, вернее сказать, черное пятно, — еще один претендент на верхнюю полку. Я помалкивал. Устроившись на свободном конце полки, мой незваный компаньон спросил:
— А билет у тебя есть?
Я немножко растерялся и ответил:
— Есть, только он у жены. Она здесь, внизу…
— Слышь, одолжи мне твой билет. Надо помочь ребятам.
— Ты спроси у моей жены, — отвечал я, обращаясь к нему на ты, так же, как и он ко мне. Тут не до церемоний.
Он нагнулся и стал просить у моей жены одолжить ему билет. Я слышал, как жена осведомлялась, на что ему нужен билет, как это можно билет «одолжить», но объяснений моего соседа разобрать толком не мог, так как он совершенно свесился с полки, а в вагоне было шумно. Но я заметил, что моя жена билет ему дала. Тогда он соскочил вниз, пробрался к окошку и открыв его крикнул:
— Иван, давай сюда скорей!
И протянул в окошко руку с нашим драгоценным билетом. Минуты через две таинственный Иван был уже в вагоне. Тогда они оба начали призывать кого-то через окно и еще раз передали наш билет. Эта операция была повторена несколько раз, так, что в течение десяти минут в наш вагон вошло человек пять безбилетных.
Это меня успокоило: приятно было сознавать, что я — не единственный «заяц». Когда вся компания вошла в вагон, билет был возвращен моей жене с благодарностью. Организатор этой посадки опять забрался ко мне наверх. Угнездившись на верхотурьи, он повернулся ко мне и заговорил:
— Далеко едешь?
— В Ейск. А ты?
— Да я не так-то уж и далеко… А пешком тоже не дойдешь.
Куда он ехал, я так и не узнал. А впрочем — на что мне это знать?
— Курить будешь? — спросил он меня после некоторого молчания.
— Можно будет закурить, — ответил я, ощупью принимая от него кисет с табаком и кусок газетной бумаги.
Я оторвал себе кусочек и принялся крутить цыгарку. Практики в этом деле у меня было мало, а в темноте было еще труднее орудовать с махоркой и газетной бумагой. Когда я зажег спичку, чтобы зажечь свою безобразную самокрутку, я увидел, что у моего соседа блестели на груди несколько медалей. Он был еще довольно молод. Мы прикурили.
— С какого года будешь? — снова заговорил он.
— С двадцать третьего. А ты наверняка мало что старше меня…
— Ага, не на много. Ты что — уже демобилизованный?
— Нет, вообще не служил.
— Счастливец ты, — заметил он, и замолчал, как будто задумавшись.
Мне такие разговоры были крайне неприятны. Мне неохота была, да и надоело объяснять каждому встречному-поперечному, кто я такой и откуда взялся. Чаще всего я в таких случаях придумывал что-нибудь несложное.
— А я, — продолжал мой спутник, — освобожден после ранения, да… Вот, вернулся домой, а что тут делается — того и сам черт не разберет. Чуть свою шкуру не оставил на фронте, ну, и вот, стало быть — благодарность. Правительство! — он длинно и замысловато выругался. Потом немного помолчав, тяжело вздохнул и продолжал:
— Пенсию дают такую, что свободно можно сдохнуть. Да еще говорят: молчи, заткнись… Это — как понимать? «Заткнись»… Только ихнего и разговору.
Он еще раз крепко выругался, заплевал окурок и сунул его в вентилятор.
Я все молчал. Мне нечего было ему отвечать и я не хотел вмешиваться в такого рода разговор, ибо давно уже понял, что здесь надо уметь держать язык за зубами.
Посидев еще немного, демобилизованный солдат стал понемногу отодвигаться в самый конец полки, а отодвинувшись, сказал:
— Растягивайся, брат, спи. Тебе ехать целую ночь, а я скоро вылажу.
Я последовал совету парня. Поезд все еще стоял. Сердце у меня шибко билось. Что, если до отхода поезда будет проверка билетов? Тогда — скверно…
Тут в вагон втиснулась проводница и, стараясь перекричать общий шум, осведомилась, все ли провожающие вышли. Несколько голосов крикнули, что все и что вообще провожающих вовсе не было. Проводницу такой ответ не удивил, в средину вагона она не дошла, а тусклый свет ее фонаря освещал небольшое пространство.
Вскоре послышался свисток, поезд тронулся и я перекрестился, благо никто не видел. За время пребывания на советской земле я не помню, чтобы кто-нибудь осенял себя крестным знамением.
Я не заметил, как уснул под мерное сотрясение моей полки. Когда я проснулся, было уже довольно светло. Свесив голову вниз, я заметил, что вторая полка уже опущена, и моя жена с ребенком сидит в уголку. Она поднялась и тихонько сказала мне, что я могу сойти сверху и что теперь опасаться нечего, так как проводница, конечно, не в состоянии вспомнить всех, кто в Краснодаре сел в вагон. Я спрыгнул и, так как поезд подходил к какой-то станции, начал пробираться к выходу, не забыв положить в карман наш единственный билет. На вокзальном базарчике я купил пару пирожков и возвратился в вагон. Завтракая, я рассматривал пассажиров. Это были главным образом колхозники, которые везли с собой мешки со своим деревенским товаром, чтобы продать его в городе на рынке. Выглядели крестьяне так же бедно, как и все, которых мне до сих пор довелось встретить в России.