«Я почему-то должен рассказать о том...»: Избранное

Гершельман Карл Карлович

«Чёрный, чёрный, чёрный сон…» [112]

Чёрный, чёрный, чёрный сон. Всплеск. Блеснуло. Выкрик. Стон. Вздох. Улыбка. Робко. Зыбко. Ярче, ярче, бурно, нежно. Властно. Разгорается мятежно. Страстно. Где? Зачем? Откуда? Что? — Жизнь и свет. Лампа. Вешалка. Пальто. На гвозде жилет. Руки. Ноги. Двинул бровью. — Это я. Я — живой, налитый кровью. Бьётся пульс, звеня. Не обман, вот здесь, реально. За столом, сейчас. — Стол. Подушка. Умывальный Таз. Стол, подушка, таз, чернила. Синяя тетрадь. Для чего? Какою силой? — Не понять. Не понять. Темнее. Тает. Вечер. Седина. Тише, мягче. Потухает За окном сосна. Для

чего всё это было? — Лампа, комната, чернила? Я? Зря? Чей-то плач. Чернее тени. Стынут локти и колени. Всплеск. Блеснуло. Выкрик. Стон. Чёрный, чёрный, чёрный сон.

112

«Чёрный, чёрный, чёрный сон…»Печатается по тексту публикации: RLJ. 1982. С. 215–216.

«Я люблю её печально и упрямо…» [113]

Я люблю её печально и упрямо — Этой жизни мутную струю. Вот и вставлена в окно вторая рама. У стекла вспотевшего стою. Серый дождь в саду деревья занавесил. Бурые качаются листы. Переплёты выцветших садовых кресел Под дождем блестящи и чисты. Неужели духота и мрак могилы. Смерти паралич и слепота Позабыть меня заставят образ милый Мокрого кленового листа? Или будничную эту панораму Я в душе навеки закрепил Только тем, что слишком долго и упрямо Я её, печальную, любил?

113

«Я люблю ее печально и упрямо…»Печатается по тексту первопубликации: Грани. 1953. № 20. С. 55–56.
– с исправлениями по машинописному тексту, хранящемуся в архиве К. К. Гершельмана. Другая публикация: SLL. С. 141.

«Каких-то артерий кровавые сети…» [114]

Каких-то артерий кровавые сети И нервы — звено на звено. Какие-то мысли: о службе, газете. О том, не пойти ли в кино. — Ненужно и сложно. Ненужно и тленно. И только лишь там, в глубине Ядро набухает, экстракт драгоценный Густеет на дне, в тишине. Быть может, одна только мысль или дело. Иль памяти старой крючок: Один только взгляд, поцелуй неумелый, Случайные дюжины строк. Истлеют артерии, нервы, газеты, И небо, свернувшись, прейдёт, А дюжина строк позабытая эта У Бога в руке расцветет.

114

«Каких-то артерий кровавые сети…»Печатается по тексту публикации: RLJ. 1982. С. 216–217.

«Я впутался в сомнительное дело…» [115]

Я впутался в сомнительное дело: В земную жизнь вошёл я с головой, Надел себе на плечи это тело, Построил этот череп над собой. Обрёк себя на скуку и мученье — На одиночество без цели и конца. «В себе самом пожизненное заточенье» За неприступной маскою лица. Я говорю — никто не отзовётся, Смотрю на звёзды — звёзды далеки, Целую женщину — и, вот, не удается Моим зрачкам в её войти. Грудною клеткой и коробкой черепною Я отделён от мира и людей. Безвыходно между тобой и мною Два сантиметра лицевых костей.

115

«Я впутался в сомнительное дело…»Печатается по тексту публикации: RLJ. 1982. С. 217.

«Зубная щётка и пробор…» [116]

Зубная щётка и пробор И каждый день обед и ужин… О, неужели этот вздор Кому-то для чего-то нужен? Пора, пора! — очнуться, встать: «Довольно, к чёрту, надоело!» И жизнь, как губку, спрессовать В одно творенье, подвиг, дело.

«Казалось бы — зачем? Зачем я начал это?..» [117]

116

«Зубная щетка и пробор…»Печатается по тексту: RLJ. 1982. С. 217.

117

«Казалось бы — зачем? Зачем я начал это?..»Печатается первопубликации: RLJ. 1982. С. 217–218, - с исправлением по машинописному тексту, хранящемуся в архиве К. К. Гершельмана.

Казалось бы — зачем? Зачем я начал это? Весь этот шум и крик без толка и конца. Я взволновал моря, я закружил планеты, Я звёзды засветил, я засветил — сердца. Признаться, этот свет совсем не так уж светел: С утра бежишь в бюро, глотнувши наспех чай, Трамвай, бюро, трамвай… глядишь, и не заметил, Как разменялся день, и новый начинай. Не

проще ли назад? Спустить поглубже шторы, Повесить на крючок ненужное пальто, И, погасив миры и упразднив конторы, Как в ванне опочить в торжественном ничто. Спокойно и тепло. Но вот, однако, странно: — Я не хочу назад, покоя не хочу, И, позабыв навек о сладости Нирваны, Всё новой суеты, как юноша, ищу. И странные вдали мерещатся мне страны, И странный впереди мерещится мне рай… Сквозь чад к нему летят созвездий караваны. И мы бежим в бюро. И мечется трамвай.

Бригитте Гельм1 (фильм «Владычица Атлантиды») [118]

I. «От Озириса и Киприды…»

От Озириса и Киприды, Плечи Сфинкса, чело Орфея! О, владычица Атлантиды, Венценосная Антинея! Полу-девственница, полу-отрок, То весталка, то Мессалина, Современнейшая кокотка В древнем облике андрогина. В грозном облике андрогина… И поёт, заикаясь, кино, Металлическими голосами.

118

Бригитте Гельм(фильм «Владычица Атлантиды»). I–II. Печатается по тексту публикации: RLJ. 1982. С. 218.

Бригитта Хельм(Brigitte Helm: наст, имя и фамилия — Гизела Эле Шиттенхельм; 1906–1996) — немецкая киноактриса 1920-1930-х гг… выступавшая также в английских и французских кинофильмах, обычно в амплуа «вамп», в данном случае речь идет о популярном кинофильме «Владычица Атлантиды» («Die Herrin von Atlantis», 1932). где Б. Хельм исполняла роль Антинеи, владычицы Атлантиды, мифического огромного острова, будто бы вследствие катастрофы опустившегося на дно океана.

Озирис (Осирис) — в древнеегипетской мифологии бог умирающей и воскресающей природы; покровитель и судья мертвых.

Киприда — одно из прозвищ древнегреческой богини любви и красоты Афродиты.

Орфей — мифический древнегреческий музыкант, который своим пением и игрой на кифаре очаровывал даже животных и растения.

Весталка — девственница, жрица Весты, богини домашнего очага в римском мифологии.

Мессалина (I в. н. э.) — третья жена римского императора Клавдия, прославившаяся своим распутством.

Андрогины — мифические двуполые существа, соединяющие в себе мужские и женские черты.

II. «Хороших вещей есть много…»

Хороших вещей есть много: Стихи, шоколад, вино. Есть много вещей у Бога, Но важно только одно. Одно лишь важно на свете, Что эти шаги легки, Что круглые эти плечи Так юношески широки. Одно лишь важно отныне, Что, вот, над огромным лбом, Как лавры, кудри богини Лежат золотым венцом.

«Между слишком редких звёзд…» [119]

119

«Между слишком редких звезд…»Печатается по тексту публикации: RLJ. 1982. С. 219. Эпиграф из стихотворения Д. С. Мережковского «Дети ночи», вошедшего в его сборник «Новые стихотворения. 1891–1895» (1896).

Слишком ранние предтечи Слишком медленной весны.

Между слишком редких звёзд Слишком рано рождены мы. Зол предутренний мороз Над полями мировыми. Беззащитна и юна Мироздания весна. В пустоте необозримой Вьется утлая земля. Ураганами кружима Абсолютного нуля. Над полями ледяными Только мы и горячи. Одинокие, горим мы Бледным пламенем в ночи. Нетерпением гонимы, Слишком рано мы пришли, Пионеры-пилигримы Недосозданной земли. Слишком рано рождены мы, Бесприютна наша сеть. Оттого осуждены мы Умереть.

«Мир — это только росток…» [120]

Мир — это только росток, Намёк на возможный цветок. Льются апрельские струи, Женские ноги легки. Миру даны поцелуи, Миру даны — стихи. Всё это только начало, Только первый росток. В мире ещё так мало В холод бросающих строк. В мире ещё так мало Дух занимающих губ. Нежность была и завяла, Тянется копоть с вокзала… Мир — это только начало — Молод, изменчив, груб. Мир — это весть благая: В чёрном, исходном, пустом Есть этих тучек стая, Есть этот сад за окном. Клёнов листва глухая Тянется вверх и вширь. Чудом растёт, набухая, Чудом рождённый мир. Вырастет мир — и забудет Копоть вокзальных труб. Вместо вселенной будет Только две пары губ. Вместо вселенной настанет Только один поцелуй. Больше уже не обманет Лепет весенних струй. Мир — это только росток, Намёк на возможный цветок. Мир — это весть благая О возможности рая.

120

«Мир — это только росток…»Печатается по тексту публикации: RLJ. 1982. С. 219–220.