Я - подводная лодка!
Шрифт:
Маврикин вскочил и ринулся в центральный пост.
– Выход наверх разрешен?
– спрашивает он старпома. Тот коварно кивает. Маврикин спешит по трапу вверх - успеть бы курнуть, пока не погрузились. Вскрик! Это кок саданулся головой о задраенный верхний люк.
– Когда выходишь наверх, на глубиномеры надо поглядывать, - ласково советует старпом коку, почесывающему ушибленное темя.
На глубиномере - 80 метров.
Теперь разговоров о коке в центральном посту - до смены вахты. Какое-никакое, а все же развлечение.
Скучно.
Ночью получили шифровку о том, что через нашу позицию пройдет американский авианосец "Гвадалканал" со своим охранением. На сеанс
Нас по-прежнему "забыли" в нашем не самом бойком райончике. Все уже привыкли к этому и мечтают только об одном - дотянуть бы без происшествий до подхода к плавбазе. Остальные завесы смещают в поисках атомной подводной лодки с баллистическими ракетами "Вальеха". По данным разведки, она должна была выйти из Роты на боевое патрулирование. На смену ей идет "Д. Маршалл". Однако никаких сообщений об обнаружении не поступало.
Вестовые в офицерской кают-компании грязнее мотористов. Замкомбрига не выдержал.
– Ты бы взял кандеечку, - поучает он "ушастого" Шуру, - да поставил её под кондиционер, собрал бы конденсат да и постирался бы в пресной водичке.
Совещание офицеров. Появляется командир.
– Товарищи офицеры!
– командует старпом. Все дергаются, обозначая уставное вставание - под круглым тесным сводом лодочного борта не то что встать - привстать невозможно. Оглядывая застолье полуголых людей, рассевшихся в исподнем, будто в предбаннике, с удивлением вспоминаешь, что ты - капитан-лейтенант, а сидящие рядом тоже капитан-лейтенанты, старшие лейтенанты и просто лейтенанты.
Мы со старпомом произнесли речи против благодушия и самоуспокоения, которые с некоторых пор воцарились в отсеках и офицерских каютах. Потом выбирали завстолом. Выбрали на эту должность самого молодого - командира моторной группы лейтенанта-инженера Леню Ларина.
Прилег на час. Страшный сон: пришли на плавбазу, получили письма, а мне - повестка, почему-то из рижского военкомата с сообщением о негодности к военной службе по состоянию здоровья. Суперабсурд. Но почему - из Риги?
Мичман Тимохин привел в порядок нашу раздолбанную киноустановку. Смазал её, прозвонил. В награду в мичманской кают-компании первыми смотрели фильм "Бременские музыканты".
Новый завстолом лейтенант Ларин развил бурную деятельность по улучшению нашего быта. Разносит нерасторопных и неряшливых вестовых направо и налево.
Вечером едва не случилось ЧП. Вытаскивали на мостик пластины отработавшей регенерации. Вдруг из шахты рубочных люков уронили в центральный пост коробку. Пластины разлетелись по масляной палубе. Мог быть взрыв. Я сидел в командирском кресле. Злосчастная коробка грохнулась рядом со мной. "Вот пуля пролетела и ага!.." Пронесло.
В команде глухо зреет недовольство. Как и все корабельные смуты, оно заквашено на плохом питании. О, этот вечный дух "потемкинского борща". И это притом, что подводников традиционно кормили всегда хорошо, во всяком случае лучше, чем на надводных кораблях. Вскоре выяснилось, что старшина-секретчик Клименко вынес из каюты помощника нормы раскладки продовольствия и дал читать мотористам. Тут пошли подсчеты, пересчеты, пересуды. Все сразу почувствовали себя обделенными, сразу забыв, сколько продуктов было зашхерено ещё при погрузке, сколько было сжевано просто так, испорчено дурным хранением, выброшено, утоплено... Тем не менее в отсеках загудели.
В полдень пошли с доктором проверять "баки", то есть столы в отсеках. Раскладные столики есть только в первом и кормовом отсеках. Мотористы едят на дизелях, электрики тоже что-то приспособили. Жалобы одни и те же: плохо готовят. (А что взять с нашего шеф-кока Маврикина, который на гражданке был шофером, шофером и на камбузе остался. "Смотри, Костя, - пригрозил ему старпом, - чтоб в борще гайки не плавали!")
– Мало черного хлеба выдают...
– В хлебный рацион включены черные сухари, - невозмутимо поясняет доктор.
– И потом вы ж, гады, сами его топчете.
Это чистая правда. Все аккумуляторные ямы забиты коробками с проспиртованными буханками. На коробках этих спят электрики, коробки топчут при осмотрах аккумуляторных батарей, хлеб мнется, ломается, крошится и его бестрепетно выбрасывают.
– А белого почему так мало? На птюху не хватает!
– В пайку белого хлеба входят и сушки, и сухари, и галеты, и печенье. А кто сожрал в 5-м 250 кило печенья?
– грозно вопрошает доктор.
– Крысы? Знаем мы этих крыс с боевыми номерами из БЧ-5! А кто галеты с соляром в море выбрасывал? Забыли? А птюха вообще запрещена! Батон режется не вдоль, а поперек ломтями. Птюху на базе будете делать. А в походе все строго по норме.
По итогам проверки составили рапорт командиру. Доктор сглаживал формулировки, я же, напротив, их обострял.
Позавчера при срочном погружении закрыли верхнюю газовую захлопку, не успев остановить левый дизель. Раскаленные выхлопные газы сожгли уплотнительную резину. Теперь газовый тракт течет ручьем при каждом погружении. Через каждый час приходится откачивать трюм дизельного отсека помпой из седьмого. А рядом, в 30 милях, идет американская 62-я амфибийная эскадра - авианосная ударная группа (АУГ) во главе с авианосцем "Гвадалканал". Наши гидроакустики отчетливо слышат работу гидролокаторов кораблей его охранения. Положение аховое: засекут стук нашей помпы или не засекут? Засекут - набросятся всей стаей и будут гонять нас до тех пор, пока не всплывем на зарядку. Можно считать, что на нашей боевой службе будет поставлен жирный крест, а в военное время - крест могильный. Всплывать ночью и менять резину на проклятой захлопке - дело рискованное.
Механик собрал мотористов на дизелях, пригласили меня. Я обрисовал обстановку, рассказал о вчерашних самолетах, летевших в сторону Ливана, о том, где мы и кто рядом с нами. Затем пришел командир и тоже молвил слово о том, как важно быстро и качественно сменить прогоревшую резину. Мотористы сидели, свесив стриженые головы на худые ключицы. Трубы вокруг них извивались так густо, что казалось, будто все мы - лодочное мясо, пропущенное через фильеры мясорубки. Все в нарывах и фурункулах - от грязи, зноя, пота, соляра, технических масел. Тихо поминаю про себя доктора. Своей ленью, флегмой он доводит меня до бешенства. Ведь это его святая обязанность протирать моряков спиртом, а мотористов - вдвойне. Но док на все забил болт. Слишком стар для лодки - капитан медслужбы. Его однокашники давно приискали теплые места на берегу. А он все ещё "пашет" в морях. Тот ещё "пахарь"!
Всплыли после ужина. Глухая звездная ночь. Резину на захлопке меняли два часа. Но, кажется, сменили и все наладили. Замкомбрига на всякий случай предлагает заполнять газовый тракт до нижней захлопки, а при всплытии осушать в трюм.
Море фосфоресцирует. По борту пробегает волна, и будто серные огоньки незажегшейся спички вспыхивают вдоль "коробка". А потом волны отбегают от корпуса, закидывая назад светящиеся гребни. Красиво!
Опять бессонница, опять одуряющий сон в духоте, пробуждение от толчка усевшегося на мой диванчик мичмана-шифровальщика, а уж затем тягостная полудрема под крики оживающего под утро отсека, под громкие команды по "каштану" - ночью их стараются не подавать по трансляции, все-таки бульшая часть экипажа спит...