Я пришел убить хорвата
Шрифт:
Тут-то и вел свою «охоту» Николаев. Он расстреливал боекомплект гранатометных выстрелов и объявлял, опять же, через мегафон:
— Я закончил стрелять. Счастливого пути!
Такое своеобразное благородство причиняло огромный материальный ущерб — Николаев вообще великолепно стрелял, да и промахнуться из гранатомета с расстояния в сто метров трудновато — однако люди страдали редко. Разве кто замешкается. Или отстреливаться сдуру начнет — тогда по этому «стрелку» вся банда открывала бешеный огонь. После каждого такого нападения принималось решение о непременном сопровождении каждой колонны вертолетами, Николаев на какое-то время исчезал, постепенно слишком дорогостоящее вертолетное сопровождение становилось все более редким, пока не прекращалось вообще — а потом в один прекрасный день все начиналось сначала.
На этот перевал привозили из Союза даже мать Николаева. Ее возили по шоссе и она уговаривала через длинные раструбы звукоусилительной машины:
— Сынок, одумайся, что же ты такое делаешь, против своих ведь пошел…
После этого случая он исчез. И никто не знает, куда он подевался. Поговаривали, что забрал он причитающиеся ему немалые деньги (а война ее участникам со стороны моджахедов приносила немалые доходы — достаточно сказать, что только за убитого советского офицера нищий дехканин получал премию, сопоставимую с годовым доходом, который ему давал наследственный клочок земли) и, сменив имя и фамилию, рванул на Запад. А может и прикончили его душманы потихоньку, чтобы эти самые денежки не платить — такое среди «борцов за свободу» тоже практиковалось.
…Все это вспомнилось сразу, будто где-то в голове включился некий блок памяти. Правда, это было единственное, что я вспомнил, услышав название города «Кизыл-Арват».
Короче говоря, именно там, в этом крохотном южном городке, приткнувшемся к отрогам Копет-Дага, я и лечился. К счастью, на поправку я шел быстро, у меня и в самом деле никак не сказались последствия контузии. Вскоре я уже спокойно ходил и даже голова перестала кружиться. Пропускной режим в госпитале был не Бог весть насколько жесткий, так что от нечего делать я исходил Кизыл-Арват вдоль и поперек — благо, ходить особенно далеко было некуда.
Город располагался по берегам огромного оврага. Некогда тут текла с гор речушка, потом она пересохла. И теперь по оврагу временами с ревом устремлялся в пустыню селевой поток — мутная грязная вода, которая катила с гор исполинские камни. В шестидесятых годах такой сель снес едва ли не полгорода, и после этого специальная городская коммунальная служба занималась тем, что после каждого селя чистила и углубляла овраг.
В Кизыл-Арвате в те времена стояла 58-я мотострелковая дивизия. Именно она в значительной степени определяла внешний вид и благосостояние городка. Самые современные и благоустроенные дома были построены военными и на средства Министерства обороны, военные городки были самыми зелеными и обустроенными. Это повелось еще с дореволюционных времен. В начале XX века комендантом гарнизона тут был некий прапорщик Качковский, в подчинении которого находилась инвалидная (ветеранская по-современному) команда из нескольких человек. В жаркие дни — а населенный пункт находится на краю Кара-кумов и граница сыпучий песков проходит едва ли не в десятке километров от него — он разъезжал по вверенному его попечению территории в бочке с водой, поставленной на арбу. Усилиями Качковского была построена резиденция коменданта гарнизона, где в советские времена располагался дом отдыха вагоноремонтного завода, в обиходе именуемая «качковская дача» или просто «качковка». На его территории раскинулся огромный, богатейший и бесподобно красивый розарий, устроенный все тем же прапорщиком.
…Впрочем, чего уж говорить о тех стародавних временах? Давно это было, много воды утекло. В том числе и в селях по тому оврагу… Главный итог моего пребывания в Кизыл-Арвате заключается отнюдь не в том, что я узнал о прошлом городка — а в том, что довольно случайно получил информацию, которая и повлекла за собой изменение моей жизни.
Я быстро шел на поправку. Однако, как оказалось, жизнь решила выписать очередное коленце. Оно, это коленце, проявилось в виде нового соседа по палате. Не появись он рядом со мной, кто знает, может быть и не произошло бы всех этих событий, быть может и покатилась бы судьба по иным рельсам.
Соседа, как и меня, доставили сюда из Афганистана, и был он тоже из нашей дивизии, хотя мы с ним и не были до того знакомы. Вернее, скорее всего не были знакомы. Звали его Сергеем. Весь в бинтах, обгоревший и иссеченный мелкими осколочками наступательной гранаты, он подолгу кашлял при разговоре пробитыми легкими, однако рассказывал, рассказывал, рассказывал…
— В Герате нам хорошо дали прос… — ругался он, временами заходясь в надсадном кашле. — Не знаю, правда ли, но говорят, что только убитых мы потеряли почти пятьдесят человек. У нас отродясь таких потерь не бывало. Разве что в Пянджшере в восемьдесят четвертом…
— А ты там был? — удивился я.
Пянджшер — зона ответственности другой дивизии и наших туда, насколько я знал, не посылали. Хотя, если говорить точнее, то ущелье являлось зоной ответственности всей группировки. Тем не менее, нашу, пятую гвардейскую, к штурмам не привлекали — слишком далеко, а у нас и без того была самая обширная территория. Однако все мы знали, насколько там были жуткие бои. Высаживаться в ущелье приходилось с вертолетов — и пока винтокрылые машины спускались в горный разлом с подоблачных высот, в них, бывало, было уже до половины десанта выбита — если, конечно, вертолет вообще достигал земли. Ни одна территория в Афганистане так щедро не полита русской кровью, как Пянджшер. «Пянджшер» в переводе значит «Пять львов». И «духи», словно оправдывая это название, и в самом деле там дрались как стая разъяренных львов — хотя львы живут не стаей, а прайдом. Помимо стратегического значения, которое имеет для Афганистана эта зажатая заоблачными горами в центре страны долина, она немыслимо богата природными ископаемыми. Пянджшер — это своего рода афганский Урал. Здесь есть, насколько я знаю, железо и уголь, уран и золото, и много еще чего из периодической системы Менделеева. А главное — тут имеются несметные залежи лучшего в мире лазурита, который ценится едва ли не дороже пресловутого золота. Ходили байки, что именно этим камнем рассчитывались душманы с Западом за оказываемую им помощь. В это верилось. А еще рассказывали, будто известный певец, который очень часто бывал в Афганистане, тоже немало вывез лазурита, который за баснословную цену продал в Гааге и именно с этого начал сколачивать свой будущий капитал.
Впрочем, слухи и сплетни — неотъемлемая часть нашей жизни. Им можно верить или не верить — невозможно их не знать.
— Так ты был в Пянджшере? — удивился я.
— Был, — коротко ответил Сергей.
Однако конкретизировать, как же он оттуда оказался в нашей пятой гвардейской, не стал. Впрочем, я и не настаивал. Мне это было не так уж интересно. Куда интереснее было узнать, что же произошло в Герате после того, как меня эвакуировали. Потому что по скупым газетным строкам вообще ничего понять было невозможно — цензура.
Впрочем, моего нового соседа по палате не было нужды уговаривать рассказывать. Он абсолютно не нуждался в собеседнике, он нуждался в слушателе. Видно, здорово накипело у парня на душе.
— Понимаешь, та операция провалилась на всех направлениях, — говорил он. — Когда это стало ясно, вместо того, чтобы поджать хвосты и потихоньку удалиться, наши светлые штабные головы решили штурм повторить. Говорят, один только Юркин попытался возражать и доказывать нецелесообразность и абсурдность этого решения, да только его никто не послушал.
Что и говорить, Юркин был классным офицером. В те времена в Туркестанском округе служили два высокопоставленных политработника по фамилии Юркин. Они не были родственниками, просто однофамильцы. Виталий Владимирович Юркин служил начальником политотдела нашей пятой гвардейской дивизии, его очень уважали за принципиальность, честность и человечность, а также за то, что он не отсиживался в штабе и принимал участие во всех боевых операциях. Второй Юркин… Коротко сказать, к нему отношение не было столь однозначно положительным.