Я – прИступник
Шрифт:
– Спал.
– Ночью спать надо. Не говорили тебе об этом? Или хочешь, чтобы Слон в кичу поехал? Заебись устроился?
Разволновавшись, не зная, что надо ответить, я просто помотал головой. Легавый подал листочек. На нем перечень каких-то продуктов, написанный от руки. Не успев прочесть ничего, кроме колбасы, сыра и майонеза, я снова услышал грубую речь. Сотрудник подал мне шариковую ручку.
– Вот здесь, – показал он на самый низ, где ничего не было написано. – Получил полностью, дату сегодняшнюю и подпись.
Я послушно написал все, что меня попросили, отдал листочек, после чего кормяк
– Забирай, – рявкнул мусор.
Я подошел вплотную к двери. Прямо возле нее, у стены, стоял белый большой мешок. Один в один, как тот, на котором вчера Белый под кровать лазил. Стараясь не мешкать, я схватил его и занес в камеру. Тяжелый, собака. Сотрудник поспешил закрыть дверь за мной, но я тут же крикнул:
– Постойте!
– Чего еще? – недовольно ответил тот.
– А кто передал? – спросил я.
Легавый вздохнул печально.
– Матушка твоя передала. Переживает за тебя – идиота.
Дверь закрылась. Я обмяк. Перед глазами явилась картина: зима, сугробы, моя мама волочет за собой мешок, тяжелый и неповоротливый, прямо к бетонной стене, с колючей проволокой наверху. Поднимает голову, смотрит на меня очами уставшими, спрашивает: «Сыночка, ну как же так получилось?». А я из окна тюремного, в решетку крупную, ей отвечаю: «Мам, прости, я не хотел, чтобы все так вышло. Я только хотел помочь…»
– Э, малой!
От резкого вопля из-за спины я очнулся. Снова перед глазами железная дверь с неимоверно крупным глазком, снова запах табачный, снова следственный изолятор. Я повернулся. Сокамерники (те, что не спали – человек пять) оценивающим взглядом прогулялись по мне и мешку.
– Ты чего завис? – спросил Белый, подложив под себя зататуированные икроножные мышцы. – За свободу погнал? Так рановато тебе еще. У тебя все впереди. Вот так сразу начинать точно не стоит. Проходи к урагану, раскладывай кабанчика, че стоишь?
Я молча подошел к столу, подтащил мешок за собой. В самом его верху, там, где по идее он открывается, был намотан недюжинный слой широкого скотча. Я попытался найти конец, но через мгновение психанул, нагнулся к нему, перекусил скотч зубами и с довольным видом открыл мешок.
– Ну че там? – с иронией любопытствовал Слон. – Бабки или наркотики?
Я улыбнулся. Затем ответил:
– В основном, еда.
Внутри все было упаковано в кучу пакетов. Кофе, сыр, доширак, колбаса, чай в пакетах и россыпью, зелень, яблоки, апельсины – все было завернуто в три-четыре прозрачных маечки. То есть пакетов тут в среднем было – от 40 до 60. На них ведь и разориться недолго. Я аккуратно стал выкладывать продукты на стол, распределяя по категориям. Внутри все бурлило. Желание поесть было бешеное. Но и накормить мужиков мне хотелось не меньше. От того, как они тепло меня встретили, я чувствовал себя им обязанным. Поэтому, вынимая колбасу с сыром и майонезом, я поспешил спросить у них:
– А хлеб есть?
– Хлеба полно, – сказал Белый. – Ты что-то хочешь к нему предложить?
– Угу, – повернулся я к нему, держа в руке комплектующие. – Думаю, тут на всех хватит.
Слон улыбнулся и попросил Кащея помочь разобрать мне остатки моей передачи. Внизу были контейнеры с говяжьей тушенкой, какими-то фрикадельками, килькой и голубцами. Я смотрел на все это глазами голодными, но терпел. После того как мы с Кащеем поместили все на свои места (ну, как на свои – туда, куда можно было), я схватил булку белого хлеба из мешка, что висел на стене и, положив его на ураган, понял, что нет ножа.
– Ааа… – протянул я задумчиво, глядя на остальных.
Белый понял меня без слов. Из-под кровати он неожиданно вынул какой-то замысловатый предмет, напоминающий нож, но, видно, кустарного производства. Подал его мне и добавил:
– Это называется резка. Резак, резачок – от размера зависит.
– Понял, – говорю я и немедленно принимаюсь за дело.
Вскоре я наделал бутербродов, израсходовав целую булку. Параллельно, Кащей кипятил ведерко с водой, которую впоследствии вылил в кружки и бросил туда по одному чайному пакетику. Вшестером, мы накинулись (по-другому не назовешь) на все это пиршество и схомячили в пару мгновений. Аппетит я сумел утолить, как ни странно, но кушать все еще мне хотелось. Правда, сейчас, сидя в коллективе, я понял, что, если сяду кушать один, буду испытывать дискомфорт воистину жуткий. Вроде как неудобно получается, что ли. Ты ешь, а остальные сидят и смотрят.
– Садись кушай, – будто прочитав мои мысли, произнес Слон. – Я вижу, что ты голодный. Нет ничего стремного, что ты будешь кушать один. Это твоя передача и твои родные желали, чтобы сытым был ты, а не вся твоя хата. Так что налегай, не стесняйся. А матушке твоей дай Бог здоровья и терпения. Обязательно передай, как будешь звонить, от всех нас большое спасибо. Хорошо?
Я кивнул. Затем протер крошки со стола и принялся уплетать голубцы. Набив свой живот до отвала, я довольный залез обратно на второй ярус и задремал. Однако же ненадолго.
– Малой, вставай, пошли в баню! – тряс меня Кащей за ногу.
Я тут же проснулся, вспомнил, что в передаче были шампунь, мыло и сланцы. Но полотенца не было.
– У меня полотенца нет, – произнес я, не вставая с кровати.
– Ничего, у меня возьмешь, – подошел Слон. – У меня все равно их два.
Минут через пять нас вывели на коридор со всеми банными принадлежностями. В хате осталась ровно половина ее населения. Легавый сказал, что пойдем в две партии. Я стоял с довольным лицом, ожидая, что сейчас посижу в парной, погрею косточки (когда я занимался футболом, у нас баня была стабильно – раз в неделю), но на деле баня оказалась обычным душем. Почему?
– Потому что это единственное место, где зэку удается согреться, – говорил Белый, укладывая свои штаны на лавку в уютной раздевалке тюремной. – Тут хорошая баня, кстати. На старухе в два раза хуже.
– На старухе?
– Да. Так старый корпус здесь называют.
– Понятно.
Раздевался я медленно. Следил внимательно за тем, что делают остальные. На свободе я слышал немного про тюремные душевые, но про мыло упавшее и жопу голую там что-то было. Тут то и началось. Мужики разделись. Но в душевую пошли в трусах. «Значит, есть в этом что-то», – решил я для себя и пошел за вслед за ними так же, не снимая нижнего бельишка мужского. Душевых леек было штук шесть. Я встал под одну из них и начал настраивать необходимый градус воды. Давалось мне это тяжело. Краники тут были бесцветные.