Я – прИступник
Шрифт:
– Вы не в моем вкусе, молодой человек. Можете одеваться.
Очередь за спиной снова мгновенно расхохоталась. Покраснев от смущения, я оделся и прошел к остальным в большой бокс. Там было накурено. Так накурено, что в дыму было трудно разобрать чьи-то лица. Одно из таких неразобранных подтолкнуло меня в плечо и сказало:
– Чувак, ну ты исполняешь! Хоть бы засадил ей для приличия, что ли.
Я молча отошел в сторону, не желая вести с ним беседы. В тумане легко потеряться. Удалось это даже мне. Подобно фольклорному ежику, я бродил, кашляя и задыхаясь, по шумному боксику, пока нас не вывели и не потащили через
Двое мужчин по форме пофамильно нас зачитали, вынудив покинуть «английский циклон», попросили убрать руки за спину и следовать прямо за ними. Мы вышли. Снова построились у стены. Один из сотрудников встал впереди нашей группы, другой подпирал ее сзади. Мы двинулись прямо по коридору (нас было человек десять), потом свернули направо и через несколько метров дошли до какого-то замысловатого турникета. К нему подошел сотрудник, сказал что-то кому-то в окошко, что расположилось неподалеку (видимо, о количестве сопровождаемых преступников, судя по тому, как он повернулся и, едва заметно, перебирая губами, прошелся по каждому из нас своим пристальным, властным взором).
– Вперед давайте, – сказал он нам, после чего мы сумели двинуться дальше уже без него. – И руки за спину уберите! – раздался приказ вдогонку.
Мы вышли на какую-то лестницу, по которой секунд десять пришлось спускаться, а потом оказались в, на удивление чистом, холле, шириной с Панамский канал. Под самым потолком висел флаг России, но атмосферу не нагнетал. Наша группа сумела немного расслабиться, превратившись в, медленно движущуюся, кучку. Отсутствие поблизости ребят в форме сказывалось на общем фоне более чем положительно. Однако же подобный кайф был недолгим. Мы дошли до формального тупика, поднялись на пять ступенек и уперлись в железную дверь, состоящую из прутьев арматуры, толщиной с большой палец взрослого мужика. Не успел в моей голове созреть полноценный вопрос о дальнейших действиях, как к двери, расталкивая нас в стороны, подбежал все тот же сотрудник, вставил ключ, потянул ее на себя и снова пропустил вперед нашу кучку отбросов общества. Коридор стал заметно уже, выглядеть начал примерно так же, как заброшенный двухэтажный барак в марте месяце – известка сыпется на затылок, на стенах капли воды, зеленая плесень, под ногами поддоны стоят деревянные, чтобы в лужах не утонуть. Еще полминуты и мы упираемся во вторую такую же дверь. Дальше действия те же. В общем, я сделал для себя вывод, что пуститься отсюда в побег будет крайне проблематично.
Еще два-три таких коридора, несколько лестниц и мы оказываемся на бетонном замерзшем раздолье, где по обеим сторонам, в порядке зиг-зага, знакомые двери с глазками и кормяками. Сотрудник читает четыре фамилии (эти ребята остаются на этаже), остальные поднимаются выше. Мой этаж оказался по счету третьим.
– Парейко? – произнес сотрудник, глядя на меня и моих друзей.
Я сделал один шаг вперед.
– 284-я, – добавил он и повел меня к двери с этим номером.
Голова начала кружиться. Я обернулся и посмотрел на Илюху. Тот улыбался, демонстрируя мне большой палец на правой руке. Леха стоял поникший.
– Стоять! – прислонилась к моей груди рука камуфляжная.
Я остался на месте. Поднял глаза. 284. Белой краской выведен номер на зеленой двери. Ключ воткнулся, появился зазор, в который я проскользнул, в мгновение ока, после чего дверь захлопнулась.
– Хата черная, людская? – выдавил я, стараясь сделать свой голос как можно грубее, внимательно осматривая, скромные по площади, апартаменты с множеством двухъярусных коек и шумным телевизором, закрепленным на кронштейнах у самого входа. Один из жильцов взял пульт и убавил звук.
– Людская, людская, – ответил устало он же. – Ты то откуда сам?
– С ИВС.
– Первоход?
– Да.
– Понятно, – улыбаясь, слез с кровати лысый мужик, оказавшись на деле истинным великаном. – Давно заехал?
Я ненадолго задумался.
– 28-го, – сказал я. – Два дня получается.
Вся камера утонула в смехе. Лысый подошел ко мне ближе.
– Как тебя величать? – полюбопытствовал он. – За че заехал?
– Меня Диман зовут. Два два восемь.
– Понятно. А часть?
– Четвертая.
– Синтетика?
Я кивнул.
Мужик покачал головой явно разочарованно. Затем сказал:
– Ну, обживайся пока. Разговор с тобой еще люди составят. А пока разбибикивайся. На ночь глядя не считаю я нужным устраивать серьезные диалоги. Так что добро пожаловать, юноша. Меня, если что, Слоном дразнят.
Я протянул руку. Он тоже. Мы обменялись рукопожатиями, после чего Слон сделал звук на телевизоре чуть погромче и я услышал голос Губерниева. Это был бальзам на душу. Значит, свои. Спортсмены.
– Садись, покушай, – предложил, слезая со второго яруса, смуглый парнишка. – Меня Адилет зовут.
– Он по-русски хреново понимает, – сказал кто-то с насмешкой из-за спины. – Так что шибко заумных бесед не веди с ним.
– Э, нормально я разговариваю! – резко ответил ему Адилет. – Даже лучше тебя!
Обстановка внутри коллектива здесь явно была добротная. Представитель ближнего зарубежья взял на столе ведерко из-под майонеза, налил туда воды из другого ведерка и воткнул в него кипятильник, который я видел второй раз в жизни. Над столом висел маленький шкафчик. Адилет распахнул его дверцы: внутри стояло множество кружек (преимущественно алюминиевые), он засунул руку за них, вытащил яркую, цвета желтка яичного, пачку «Ролтона» и протянул мне.
– На, – сказал он. – Мни хорошенько, а то ложкой есть неудобно будет.
Я помял. Взял у Адилета тарелку, высыпал лапшу, приправил, залил кипятком и принялся ждать. Остальные жильцы пристально впирали взоры свои занимательные в голосящий старенький зомбоящик. Губерниев оттуда кричал. Шипулина гнал вперед. Биатлонная гонка с общего старта. Судя по времени спортсменов, похоже, последний этап. Я сел поудобней на лавку и тоже начал смотреть. Вообще, я безумно любил биатлон. К этому меня родные мои приучили. В основном, дед. Ну, еще бабушка, по отцовской линии, очень любила. С младых ногтей на него меня подсадили. Хотя сам я даже на лыжах кататься толком и не умею.
– Давай, Антошка, давай! – словно ребенок, прикусив губу нижнюю, болел за Шипулина взрослый мужик в очках закругленных, сидящий на своей кровати дальше всех остальных.
Я улыбнулся. Потом почувствовал жар в области спины. Повернувшись, я увидел, как, рядом со столом, Адилет поставил какой-то камень, выложил спираль на него и включил в розетку. Спираль была как-то лихо закручена, но горела красиво, исправно, без перебоев. Таким ярким оранжевым цветом, от одного взгляда на который становилось в разы теплее.