Я признаюсь во всём
Шрифт:
— Но почему?
— Впоследствии его выгнали еще из двух школ, — сообщил доктор Фройнд. — Почему? Потому что он был настоящим маленьким чертенком, так называли его учителя. Он терроризировал весь класс. Он жестоко избивал девочек, ломал чужие вещи. Он был не в состоянии воспринимать учебный материал. Это классический пример патологического ребенка. Руководство приюта направило его ко мне в консультацию. Я, господин Франк, знаю вашего сына уже год. Он приходит ко мне каждый четверг. И я не могу сказать, что мы не установили контакт за этот год. Не могу сказать, что я не пользуюсь его доверием. Если вообще кто-то есть, с кем он с удовольствием
— Ио… — я исправился: — Валери сказала вам об этом?
— Да, господин Франк, она также сказала мне, что вы усыновили ребенка.
— Я усыновил?
— Она предъявила документ, свидетельство, господин Франк, — он внимательно посмотрел на меня. Жгучий интерес к моей личности засветился вдруг в его взгляде. — Это был…
— Это был — что?
— Это был фальшивый документ.
О Иоланта, что же ты наделала! Что же ты была за человек? Ты мертва. Я убил тебя. Но ты все еще продолжаешь жить, я все еще должен принимать во внимание твое существование. Умрешь ли ты когда-нибудь? Что ты еще сделала, о чем я не знаю? Затеряется ли когда-нибудь твой след? Где рассеяны твои остальные тайны, где еще ты наставила ловушек, о которые я буду спотыкаться, в которые еще попаду?
— Это был, — выговорил я с трудом, — подлинный документ — я усыновил мальчика.
— Но вы даже не знали о его существовании.
— Мы мельком об этом говорили, моя жена и я. Я сразу согласился его усыновить. Я подписал формуляр, не взглянув на него…
— И не зная, как зовут ребенка, — он смотрел на меня без видимого удовольствия.
Я не выдержал его взгляда и отвернулся.
— И не имея желания хоть раз взглянуть на своего ребенка, — продолжал он спокойным безжалостным голосом.
Боже, это какое-то безумие. Чем все это кончится? Ситуация была абсолютно безнадежной! Тому, что я рассказывал, не мог поверить ни один человек. Я застонал. С бездумной легкостью было покончено с моими планами, спокойствием, с которым я шел на свои преступления. Кончено, все кончено. Я был калекой, готовым разрыдаться перед этим человеком, которого не знал, который ничего не знал обо мне и который даже не был полицейским. Кончено. Все кончено.
— Доктор, — сказал я и снова посмотрел на него. — Я хотел защитить свою жену. Но я вижу, вы мне не верите. К сожалению, я должен выдать ее. Ну хорошо. Я ничего не знал о том, что у Валери был ребенок. Я не усыновлял его.
— Разумеется, нет, господин Франк. Я благодарю вас за доверие, это облегчает мне многое. И однажды вы должны были об этом узнать.
— Да, — согласился я. — Когда-то я должен был об этом узнать.
— Мартин носит ваше имя.
Я молчал.
— Мартин Франк, — сказал доктор Фройнд. — Так его теперь зовут все.
Мое имя. Но мое имя не Франк. Мое
— Он спрашивал обо мне? — поинтересовался я.
— Никогда.
Так. Никогда.
— А о своей матери?
— Тоже никогда, господин Франк.
Так. Тоже никогда.
— Его мать, господин Франк, ваша жена, к сожалению, во время своего последнего визита оказала пагубное влияние на мальчика. После долгой разлуки эта встреча для него была очень волнующей. Мать сказала ему, что в скором времени они смогут быть вместе навсегда.
Навсегда вместе. Об этом сказала ему Иоланта. Бедная Иоланта. Действительно ли она приехала в Вену в надежде на мир и покой. Неужели я так мало знал ее? Было похоже, что после своей смерти она все равно добьется этой цели. Потому что теперь мы были вместе. Навсегда. Я не мог ей противиться. И я не мог убежать от нее. От нее — нет. И от Мартина тоже. Доктор Фройнд этого не допустит. Итак, мы были вместе. Навсегда.
Доктор Фройнд снова заговорил, я слышал его голос как сквозь туманную завесу:
— К несчастью, этого обещания она не выполнила, господин Франк. Ваша жена больше не появилась. И сейчас, как вы говорите, она даже уехала неизвестно куда.
— Она в Германии, у нее срочное дело.
— Я могу лишь глубоко сожалеть о том, что она сделала.
Ах, о чем ты говоришь! Знаешь ли ты вообще, что она сделала? Что сделал я? Что ты знаешь о слезах, о лживых клятвах, неверности, надежде, последнем предательстве? Ты ничего не знаешь. Ты не можешь сожалеть.
— Мне тоже очень жаль, — сказал я.
— Шок, который испытал ребенок, оттого что она не сдержала обещания, имел катастрофические последствия. В мальчике вновь проснулась прежняя агрессия. Он сделал такое, чего я не могу больше скрывать. Сегодня мне позвонили из дирекции и сообщили, что он немедленно должен покинуть приют. В настоящий момент он находится под арестом.
— Что он сделал? — спросил я тихо.
— Он попытался повесить младшего и слабого товарища, — сказал доктор Фройнд так же тихо. — И это ему почти удалось.
2
— Боже мой, как такое могло случиться?!
— Дети играли в суд над военными преступниками, — сказал доктор Фройнд. — Мартин был председателем Нюрнбергского суда. Он приговорил своего маленького друга к смерти через повешение.
Существуют границы, человек не может вынести всего. Вдруг я понял это. Я встал.
— Доктор, — сказал я, — пожалуйста, поймите меня: я не могу принять решения по поводу этого ребенка. Я просто не в состоянии. Я недостаточно созрел для принятия такого решения… Мы должны подождать, пока… пока не вернется моя жена.
— Мы не можем ждать, — ответил он серьезно. Его огромная тень упала на стену позади меня. Он выпрямился: — Вы должны мне помочь.
— Я не могу помочь вам ничем.
— Вы единственный, кто это может.
— Это не мой ребенок.
— Это ребенок вашей жены. Вы женились на этой женщине.
Я снова почувствовал, что подступают слезы:
— Я не могу. Не могу, я уже сказал вам об этом! Я нездоров. Я не умею ладить с детьми. Я не хочу забирать этого мальчика к себе.
— Господин Франк, — сказал доктор Фройнд, и голос его стал внезапно холодным как лед. — Если вы не возьмете мальчика к себе, я заявлю на вас в полицию.