Я раб у собственной свободы… (сборник)
Шрифт:
Живя в загадочной отчизне,
из ночи в день десятки лет
мы пьем за русский образ жизни,
где образ есть, а жизни нет.
Родившись в сумрачное время,
гляжу вперед не дальше дня;
живу беспечно, как в гареме,
где завтра выебут меня.
Когда поднимается рюмка,
любая печаль и напасть
спадает быстрее, чем юбка
с девицы,
Какая к черту простокваша,
когда живем всего лишь раз,
и небосвод – пустая чаша
всего испитого до нас.
Напрасно врач бранит бутыль,
в ней нет ни пагубы, ни скверны,
а есть и крылья, и костыль,
и собутыльник самый верный.
Понять без главного нельзя
твоей сплоченности, Россия:
своя у каждого стезя,
одна у всех анестезия.
Налей нам, друг! Уже готовы
стаканы, снедь, бутыль с прохладцей,
и наши будущие вдовы
охотно с нами веселятся.
Не мучась совестью нисколько,
живу года в хмельном приятстве;
Господь всеведущ не настолько,
чтобы страдать о нашем блядстве.
Не тяжелы ни будней пытки,
ни суета окрестной сволочи,
пока на свете есть напитки
и сладострастье книжной горечи.
Как мы гуляем наповал!
И пир вершится повсеместный:
Так Рим когда-то ликовал,
и рос Аттила, гунн безвестный.
Чтоб дети зря себя не тратили
ни на мечты, ни на попытки,
из всех сосцов отчизны-матери
сочатся крепкие напитки.
Не будь на то Господня воля,
мы б не узнали алкоголя;
а значит, пьянство не порок,
а высшей благости урок.
Известно даже недоумку,
как можно духом воспарить:
за миг до супа выпить рюмку,
а вслед за супом – повторить.
Святая благодать – влеченье к пьянству!
И не понять усохшему врачу:
я приколочен временем к пространству,
а сквозь бутыль – теку, куда хочу.
Когда, замкнув теченье лет,
наступит Страшный суд,
на нем предстанет мой скелет,
держа пивной сосуд.
Вон опять идет ко мне приятель
и несет холодное вино;
время, кое мы роскошно тратим, —
деньги, коих нету все равно.
Да, да, я был рожден в сорочке,
отлично помню я ее;
но вырос и, дойдя до точки,
пропил заветное белье.
Мне повезло на тех, кто вместе
со мной в стаканах ищет дно;
чем век подлей, тем больше чести
тому, кто с ним не заодно.
Нам жить и чувствовать дано,
искать дорогу в Божье царство,
и пить прозрачное вино —
от жизни лучшее лекарство.
Не верь тому, кто говорит,
что пьянство – это враг;
он или глупый инвалид,
или больной дурак.
Весь путь наш – это времяпровождение,
отмеченное пьянкой с двух сторон:
от пьянки, обещающей рождение,
до пьянки после кратких похорон.
Я многому научен стариками,
которые все трезво понимают
и вялыми венозными руками
спокойно свои рюмки поднимают.
Редеет волос моих грива,
краснеют припухлости носа,
и рот ухмыляется криво
ногам, ковыляющим косо.
Снедаемый беспутством, как сиротством,
под личным растлевающим влиянием
я трещину меж святостью и скотством
обильно заливаю возлиянием.
Когда я ставлю пальцев оттиск
на плоть бутыльного стекла,
то словно в рай на краткий отпуск
являюсь прямо из котла.
Познавши вкус покоя и скитаний,
постиг я, в чем опора и основа:
любая чаша наших испытаний
легчает при долитии спиртного.
Наслаждаясь воздержанием,
жду, чтоб вечность протекла,
осязая с обожанием
плоть питейного стекла.
Мне стоит лишь под вечер захмелиться,
и снова я врага обнять могу,
и зло с добром, подруги-кобылицы,
пасутся на души моей лугу.
Мне легче и спокойней во хмелю,
душа моя полней и легче дышит,
и все, что я действительно люблю,
становится значительней и выше.
Материя в виде спиртного
подвержена формам иным,
творящим поступок и слово,
согретые духом спиртным.
Пока скользит моя ладья
среди пожара и потопа,