Я- Русский!
Шрифт:
В 1903 году ко мне в Киев был прислан из Петербурга от Зубатова, который в то время был уже заведующим Особым отделом Департамента полиции, то есть руководил всем политическим розыском по Империи, поручик Александр Михайлович Еремин.
Его только, что перевели в корпус жандармов, Зубатов оценил его, нашел пригодным и способным для службы по розыску (собственно Охране), и прислал мне его на «выучку», дабы Еремин под моим руководством воспринял все принципы политического розыска, так как его понимал сам Зубатов.
Еремин, уральский казак, окончивший Николаевское кавалерийское училище, во всех отношениях оказался умным, хорошим офицером, который твердо воспринял принципы правильной розыскной работы, без провокаций, без «раздуваний», но упорной и систематической, где одним из главных элементов являлась агентура с ее «секретными сотрудниками».
Еремин полюбил агентуру и, когда понадобился выдающийся офицер для заведывания Охранным отделением в Николаеве (на Черном море), Еремин был назначен туда по моей аттестации, как вполне готовый для розыска жандармский офицер.
Когда же летом 1905 г. я был серьезно ранен в Киеве и выведен из строя, по моему представлению Еремин был назначен начальником Киевского Охранного Отделения.
Через некоторое время Еремина перевели в Особый отдел Департамента полиции, а в 1908г. назначили начальником Тифлисского губернского жандармского управления, где требовался выдающийся жандармский офицер ввиду хронически запущенного там розыскного дела.
На Кавказе Еремин работал блестяще, завел отличную агентуру среди социал-демократов и разбил действовавшие там революционные партии, особенно партию «Далинакцютун». Разгром этой последней вооружил против Еремина круги наместника графа Воронцова-Дашкова, и по просьбе наместника Еремин был отозван и взят снова в Особый отдел Департамента полиции.
Зная отлично, что при первом своем назначении в Особый отдел, из Киева, Еремин привез с собой в Петербург кое-кого из своих киевских «секретных сотрудников», которых по тем или иным причинам он не мог передать своему преемнику, я предполагаю, что и при вторичном переводе своем в Петербург Еремин мог взять кого-либо из своих кавказских «сотрудников». Далеко не все «секретные сотрудники» переходили от одного жандармского офицера к другому «по наследству».
Многие отказывались работать при смене начальников. Все зависело главным образом от личных взаимных отношений заведующего розыском с «секретным сотрудником».
Отношения Еремина с «секретными сотрудниками» были настолько хороши и человечны, что особенно ценилось при «секретной» с одной стороны, и подпольной работе, с другой, что переезд в Петербург кого-либо из кавказских «сотрудников» вполне вероятен. И надо думать, что в Петербурге Еремин и передал своего «сотрудника» начальнику Петербургского Охранного отделения, так как в то время сам Особый отдел розыска в столице не вел. Это было всецело дело Охранного отделения.
Прочувствовав и поняв «нутром» все то, что вкратце, со многими умолчаниями я постарался понятно изложить, - можно понять и оценить письмо Еремина, о котором идет речь.
Оно категорично - Джугашвили был «сотрудником» политической полиции на Кавказе и Петербурге.
Чьим «сотрудником»? На Кавказе, безусловно «сотрудником» самого Еремина.
Только о «своем сотруднике» мог Еремин написать свое письмо. Только про работу «своего» «сотрудника» мог Еремин дать такую оценку, которая имеется в письме.
Это оценка человека, который сам принимал от своего «сотрудника» агентурные сведения, и сам оценивал их.
Помня работу Джугашвили по Кавказу, правильно оценивая его значение, особенно после вступления его в ЦК партии, Еремин, как начальник, понимающий и любящий розыск и «агентуру», и указывает на Джугашвили начальнику Енисейского Охранного Отделения, не говоря, конечно, что это его бывший «сотрудник».
Но не является ли письмо Еремина подложным, поддельным? Нет. И своими недоговорками, и всей своей «конспирацией», оно пропитано тем специальным «розыскным» духом, который чувствуется в нем и заставляет ему верить. Это трудно объяснить. Но я это чувствую, я ему верю.
Думаю, что так чувствует и А. П. Мартынов, если Вы показывали ему это письмо.
Этой внутренней правдой письмо и взволновала меня. Я долго не мог успокоиться, прочитав его, когда Вы ушли. Это удивительный документ. Где-то в рассказах кавказцев о Джугашвили, было указано, что его подозревали там, в молодости в выдаче сотоварищей. Где-то это было…
Но ведь у этой публики из 10 человек -9 были предателями. Удивляться нечему.
Подпись на письме - подпись Еремина. Шрифт машинки, надо полагать, «Ремингтон», № 7, как говорили мы тогда. Эта система в то время была самая обычная в России. Сравнивая шрифт письма со шрифтом различных циркуляров Департамента полиции, что я вручил Вам, нетрудно найти и там шрифт того же «Ремингтона».
Но вообще опираться на шрифт и по нему делать какое-либо заключение дело шаткое. Верить надо содержанию письма, его внутреннему духу. Они категоричны Джугашвили продавал своих.
Вот, что могу сказать, дорогой Вадим Степанович, но только для Вашего личного сведения, а не для опубликования, пока я и моя жена находимся здесь, в Европе. Там, где Вы, недосягаемости кремлевских молодцов и под защитой Ваших властей, можно говорить иначе, чем здесь, где большевики свободно делают с нами –белыми, все, что они хотят в лучшем виде. Здесь нас никто не защищает, а когда мы хотим уехать, нам мешают Ваши же власти. А во имя чего? Во имя тех же самых большевиков, во имя тех же сплетен, которые они же и подсовывают в разные консульства, и им верят. Хранит один Господь Бог. Пошлет случайно такого человека, как Вы, - наше счастье.