Я сам похороню своих мертвецов
Шрифт:
– Вот это место, босс, – вдруг произнес Чак. – Белый дом под фонарем.
Он сбросил скорость, прижался к бордюру и остановился у небольшого белого дома.
В одном из задернутых занавесками окон горел свет. Инглиш вышел из машины, съежив широкие плечи от холодного ветра. Шляпу и пальто он оставил в «кадиллаке», окурок сигары швырнул в сточную канаву. Несколько секунд он изучал дом, ощущая удивление и раздражение. Для человека, отчаянно нуждавшегося в деньгах, Рой выбрал роскошное жилье. В этом весь Рой, с тоской подумал Инглиш, никакого
Инглиш открыл калитку и прошел по дорожке к парадной двери. По обеим сторонам дорожки возвышались пока еще голые штамбовые розы. Аккуратные клумбы пестрели желтыми и белыми нарциссами. Он нажал на кнопку звонка и, услышав за дверью громкие переливы колокольчиков, поморщился. Подобного рода изыски его раздражали. Последовала пауза. Инглиш в ожидании стоял на крыльце, чувствуя, что Чак с любопытством наблюдает за ним из машины. Затем он услышал приближающиеся шаги, и дверь, удерживаемая цепочкой, приоткрылась на несколько дюймов.
– Кто там? – произнес пронзительный женский голос.
– Ник Инглиш, – ответил он.
– Кто?
Он уловил в ее голосе тревожную нотку.
– Брат Роя, – произнес он, ощутив, как его окатило волной раздражения из-за необходимости признавать это родство.
Цепочка соскользнула, дверь открылась, вспыхнул верхний свет. С их прошлой встречи Коррин Инглиш не изменилась ни капли. Глядя на нее, Инглиш подумал, что примерно так же она будет выглядеть и лет через тридцать. Очень светлая блондинка, миниатюрная, но при этом с приятными округлостями и аппетитными изгибами. Поверх черной шикарной пижамы был наброшен нежно-розовый шелковый пеньюар. Заметив, что он рассматривает ее, она поспешно вскинула руки к золотистым локонам и немного взбила их, все это время не сводя с него изумленных, но в остальном совершенно пустых голубых глаз, напомнивших ему глаза напуганного ребенка.
– Привет, Коррин, – произнес он. – Могу я войти?
– Ну, даже не знаю, – ответила она. – Рой пока еще не вернулся. Я одна. Ты хочешь его видеть?
Он с трудом сдержал раздражение.
– Думаю, мне лучше войти, – произнес он как можно мягче. – Ты простудишься, если и дальше будешь здесь стоять. Боюсь, у меня плохие новости.
– О? – Ее глаза немного расширились. – Но разве тебе не лучше увидеться с Роем? Сомневаюсь, что мне хочется выслушивать плохие новости, да и Рой не любит меня расстраивать.
Он подумал, что это весьма в ее духе. Она живет в этом симпатичном домике, одевается как голливудская старлетка, пока Рой, судя по всему, отчаянно пытается раздобыть денег, и при этом без зазрения совести заявляет, что муж «не любит ее расстраивать».
– Ты простудишься, – повторил Инглиш и шагнул вперед, вынуждая Коррин отступить в маленькую прихожую. Он закрыл дверь. – Боюсь, мои плохие новости касаются тебя, и только тебя. – Он увидел, как ее лицо внезапно застыло от страха, но не успела она заговорить, как он продолжил: – Здесь у вас гостиная? – и он шагнул к ближайшей двери.
– Это зал, – сказала она и, возмущенно поправляя его, уже не помнила, что секунду назад чувствовала испуг: очень ей нужна какая-то гостиная, у нее – зал.
Он открыл дверь.
– Давай войдем и присядем на минутку, – предложил он, пропуская ее вперед.
Коррин прошла в вытянутую комнату с низким потолком. Современная мебель выглядела дешево, но явно была куплена недавно и пока храбро держала марку. Инглиш подумал: «Интересно, как эта мебель будет выглядеть года через два-три. Наверное, развалится к тому времени. Люди вроде Роя и Коррин не ценят постоянство».
В камине догорал огонь, Инглиш подошел и пошевелил угли кочергой, затем подкинул полено, а Коррин тем временем остановилась рядом с ним. В ярком свете торшера он заметил, что ворот и обшлага нежно-розового пеньюара немного засалены.
– Мне кажется, нам надо дождаться Роя, – произнесла она, сплетая и расплетая маленькие пухлые пальчики. Он видел, что она всеми силами старается увильнуть от любой ответственности или необходимости принимать решение.
– Именно по поводу Роя я и пришел, – начал он негромко, развернувшись, чтобы видеть ее. – Сядь, пожалуйста. Я бы очень хотел избавить тебя от этого, но рано или поздно ты все равно узнаешь.
– О!
Она резко села, как будто у нее подкосились ноги, и лицо ее побелело под старательно нанесенным макияжем.
– Он… он попал в беду? – спросила она.
Ник покачал головой:
– Нет. Все гораздо хуже.
Инглиш хотел проявить твердость и сразу сказать ей, что Рой мертв, однако, глядя на это кукольное личико, читая ужас в этих младенчески-голубых глазах, наблюдая, как по-детски подрагивают ее губы и рефлекторно сжимаются кулачки, он смог лишь намекнуть на то, что случилось.
– Он ранен? – Она посмотрела ему в глаза и отшатнулась, словно он замахнулся, чтобы ударить ее. – Но он ведь… он не умер?
– Да, он умер, – произнес Инглиш. – Мне жаль, Коррин. Хотел бы я избавить тебя от этого. Если я могу что-нибудь для тебя сделать…
– Умер?.. – повторила она. – Но он не мог умереть!
– Увы, – произнес Инглиш.
– Но он не мог умереть! – повторила она, и ее голос задрожал. – Ты… это говоришь, чтобы меня напугать! Ты всегда меня недолюбливал! И не делай вид, что это не так. Как он мог умереть?
– Он застрелился, – негромко сообщил Инглиш.
Коррин уставилась на него. И он сразу понял, что в это она поверила. Ее кукольное личико словно разбилось вдребезги. Она упала на козетку, закрывая руками глаза. Белая шея Коррин судорожно пульсировала, пока она пыталась совладать со слезами.
Инглиш оглядел комнату, затем подошел к стене, у которой стоял изысканный бар. Он открыл его и обнаружил внутри шеренгу бокалов и бутылок с лаконичными этикетками цвета слоновой кости. Он налил в стакан немного бренди и подал ей.