Я сам похороню своих мертвых. Реквием для убийцы. Проходная пешка
Шрифт:
Рейкс вернулся домой поздно. Под ногами хрустела подбитая морозом дорога, иней серым пухом висел на голых ивах и буках. В зарослях сосен у реки тявкнула лисица.
Он вошел в прихожую и услышал, что звонит телефон, но не успел снять трубку.
Стоя у телефона, он вдруг понял, что в эти дни меньше всего хотел быть здесь, в Девоне, рядом с Альвертоном, рядом со всем тем, что так мучительно напоминало бы ему о Мери. Рейкс поднялся наверх, собрал чемодан и сквозь ночную мглу поехал в Таунтон.
Он успел на поезд, идущий в 2.30 утра. Сел, не заботясь о том, что
Рейкс отпер дверь, поставил чемодан и прошел через завешенную бельем ванную в спальню Белль. Она проснулась, еще когда он возился с замком, и теперь смотрела на него, как на персонаж исчезнувшего сна. Рейкс сел на кровать, и Белль обняла его, уткнулась головой ему в плечь и зарыдала. Он сразу понял: что-то стряслось. Немного погодя она успокоилась, и Рейкс узнал о визите Бенсона.
Белль сидела напротив, завернувшись в халат, совсем как тогда, когда приходил Бенсон. В руках она сжимала чашку кофе, который приготовила сама. Белль понемногу пришла в себя и начала рассуждать здраво. Рейкс уже не думал о Мери, загнав мысли о ней в самые темные подвалы памяти. Осталось только одно: Бенсон. С ним тоже придется, значит, покончить. «Возможно, — подумал Рейкс, — есть во всем этом некая ирония судьбы». Он собирается заполучить желаемое, а жизнь всячески препятствует. Возможно, они с Бернерсом, сами того не ведая, все эти годы пользовались своей счастливой звездой и стали слишком самоуверенны…
Боже, точно так же думала его мать. Невезение для нее было таким же реальным, как дождь. Она искренне верила, что нельзя вносить в дом цветущий боярышник, нельзя ставить башмаки на стол, нельзя разговаривать, стоя на чердаке. А чтобы везло, нужно прикасаться к дереву, сыпать соль через левое плечо, оставлять в погребе блюдечко с молоком для гномов. Понятно, Рейксу и Бернерсу не обойтись без малой толики удачи — такова их жизнь. Но это…
— Не стоит расстраиваться, — сказал он. — Все объясняется просто.
— О Энди!.. Я старалась ничего не выболтать. Ну, знаешь, ничего такого…
— Да, да, знаю. Послушай, дело в том, что он хотел связаться со мной. И все. Я разговаривал с ним насчет золота. Узнавал время, место, куда его везти, цену и прочее. Мне нужно было позвонить ему через несколько недель. А я так и не позвонил — ведь я же не собираюсь красть золото. Вот он и хочет узнать, почему я замолчал. Почему я с ним не связался. Досадует, что не удастся сорвать солидный куш. Он просто бизнесмен и не желает лишаться выгодной сделки.
— Ты, правда, так думаешь?
— А как же иначе?
— Но они знают о Сарлинге.
— Сарлинг связал меня с ними, но он не сделал большего, не выдал, откуда идет это золото. Черт возьми, он и мне-то сказал о нем в последнюю минуту. Заикнись Сарлинг кому-нибудь о том, что толкает меня с Бернерсом на ограбление, он непременно сказал бы об этом в машине в ту ночь. Это спасло бы его. Я не тронул бы Сарлинга, если бы о золоте знал еще кто-то, кроме нас. Нет, скорее всего Бенсон просто прочитал некролог в газете и, зная, что я связан со стариком, стал ждать моего появления, а не дождавшись, решил сам во всем разобраться. Я скажу ему, что дело начисто сорвалось, и концы в воду.
— О Энди, я так на это надеюсь.
Рейкс встал, выглянул в окно. Белль совсем не смотрелась в халате, с распущенными волосами, с зареванным, побитым пятнами лицом, потирающая одну ногу о другую. Каждый раз, когда она говорила «о Энди», Рейкса наполняло кислое раздражение. Ночью, в постели она была для него просто женщиной, безликой юбкой… а в темноте все они одинаковы, как сказал Бенджамин Франклин. Но днем ему иногда до боли хотелось, чтоб она исчезла, чтоб ее не стало вообще. Однако пока он должен быть для нее тем, кем она хочет его видеть.
Рейкс отвернулся от окна, улыбнулся, подошел к ней и запустил руку под волны каштановых волос, взял ласково за шею.
— Не надо ни о чем беспокоиться. — Он заглянул ей в глаза. — Но скажи, почему ты не выбросила ту рекламу?
— О Энди, ты не очень сердишься?
Рейкс почувствовал, как у него заходили желваки, но сдержался, успокаивающе протянул руку к ее колену:
— Нет, я просто хочу знать, почему. Ты ее читала?
— Пролистала.
— Ты поняла, чего Сарлинг от меня хотел? Ограбить «Королеву Елизавету 2».
— Да.
— Так зачем ты ее оставила, да еще склеила?
Поколебавшись секунду, Белль ответила:
— Ну, я думаю… а ты и впрямь хочешь знать?
Конечно, он хотел знать. Иначе зачем же спрашивать, черт побери!
— Ну, я думала, ты просто разозлился. Разорвал альбом только потому, что он напоминал тебе о Сарлинге. Но теперь его нет, и я посчитала, что ты начнешь снова думать о золоте… О, я не знаю, это глупо, но я хотела, чтобы ты занялся им, потому что тогда я смогла бы, наверно, помочь тебе, и мы были бы вместе еще… Я не хотела тебя терять, хотела быть рядом с тобой как можно дольше… Вот и все, мне больше нечего сказать.
— Белль… — Рейкс знал, что ей не нужно ничего, только его слова, его прикосновения. Он поцеловал ее и сказал: — Ты лучше переоденься.
Белль ушла в спальню. Рейкс поднял трубку и набрал номер. После нескольких гудков мужской голос произнес:
— Да.
— Вернулся Тони и хочет встретиться, — объявил Рейкс.
— Какой Тони?
— Эпплгейт.
— Я позвоню вам до полудня.
Рейкс снова сел в кресло, взял газету, которую купил на вокзале. Он пролистал несколько страниц, и вдруг его внимание привлек заголовок: