Я - счастливый человек
Шрифт:
А в ушах звучат прощальные слова:
— Хороший был парень, Женя Урбанский!
День приключений в Кижах
Когда я рассказывала о Евгении Урбанском, я вспомнила о праздниках на стадионах. В шестидесятых — семидесятых годах они устраивались в летние месяцы чуть ли не во всех крупных городах Советского Союза. Это были действительно массовые, народные праздники. Часто они приурочивались то ко дню города, то к профессиональному празднику, давали возможность представить
Для артистов это был хороший повод встретиться со старыми друзьями, поговорить. Ну и, конечно, немного заработать.
Но такими большими представлениями управлять было трудно. Множество актеров, массовка, солдаты… Потому нередко случались и казусы, о которых нельзя вспоминать без улыбки.
В год пятидесятилетия Октября представление открывалось торжественным прологом. На поле стадиона выезжал броневик, вокруг — матросы и солдаты, а на башне — вождь революции. То есть актер, загримированный под Ленина.
Помню, кончилось дневное представление и актер, стоявший на броневике, после пролога уехал в гостиницу. А в это время с опозданием прилетел замечательный комедийный актер Борис Новиков, любимец публики. Вот — вот его выход, а ботинки, в которых он должен выступать, пропали. Нет ботинок. Как быть? Костюмер начала искать, но нашла только ботинки актера, который в прологе исполнял роль Ленина. Костюмер выдала Новикову под честное слово эти ботинки.
— Пожалуйста, только прошу вас, обязательно верните. Тотчас же поставьте ботинки на место.
Новиков поклялся, что он это сделает, но после выступления его кто-то угостил в буфете, и он в хорошем расположении духа отбыл в гостиницу. Пришел в номер и уснул в кресле. В тех самых ботинках, которые поклялся вернуть.
И вот второе представление. Опять же первым должен на поле появиться броневик. Приехал актер, его загримировали, стали искать ботинки, а их нет. Попробовали обувь подобрать, но нога у него была большого размера. Что делать?
— Ладно, — говорит актер, — с трибун не видно, я буду в носках.
А температура — за тридцать градусов. Броневик несколько часов жарился под солнцем. Металл раскалился…
Зазвучала музыка, пошел пролог. Актер влез на броневик… Руку протянет и тут же начинает переминаться с ноги на ногу. На одной постоит, потом на другой. Что с ним происходит? А он от этой жары на раскаленной башне просто не может стоять. Так пекло.
А в одном украинском городе не оказалось ведущего и дирекция в спешке решила привлечь кого-то из местных актеров. Сказали, что у него хорошо поставленный голос, звучит торжественно, и его пригласили. Он начал объявлять:
— Народный артист Советского Союза… Заслуженный артист республики…
Поскольку номеров много, представление продолжается два часа, местный актер — то ли для храбрости,
То и дело слышалось в микрофон, как булькает жидкость, звенит стакан… И когда дело подошло к финалу, голос у местного актера охрип, язык стал заплетаться…
Последним выступал Олег Стриженов. Он вышел на гаревую дорожку и слышит:
— На перегаревой дорожке народный артист… Извините… Минуточку… Ах да, конечно, это народный артист Олег Стриженов. По перегаревой дорожке идет Олег Стриженов.
Стадион оживился, публика хохотала…
А один из актеров выступал с монологом Василия Теркина. Артист был в плащ — палатке, надеялся, что военная форма поможет скрыть его полноту. Перед выходом он подозвал кого-то из молодых и говорит:
— Я должен надеть корсет, а ты будешь шнуровать. Я тебя не обижу, сочтемся…
Молодой коллега затянул ему корсет, накинул плащ — палатку, надел пилотку, приладил вещевой мешок. Выходит актер на середину стадиона, а в монологе такие слова: «Я от тетки родился…»
Видно, актер как-то выдохнул активно, корсет не выдержал и лопнул, а живот вывалился…
В микрофоне треск, стадион смеется. Как раз на словах «Я от тетки…».
Мы с Аллой Ларионовой и Колей Рыбниковым тоже принимали участие в таких представлениях. Играли сцену из «Двенадцатой ночи». Сыграли ее, наверное, раз пятьдесят. И вот на одном из представлений я забываю текст. Алла мне тихо говорит:
— Ты что, забыла?
Я киваю.
Алла, еле сдерживаясь от смеха, говорит:
— Ну? «Шекспир, как известно, написал «Двенадцатую ночь» в стихах…»
А я вдруг говорю:
— Ну, в общем… я не та, за которую вы меня принимаете.
И мы уже обе еле сдерживаемся от смеха.
Кое-как закончили номер и совершаем круг почета на украшенной цветами машине. Когда машина остановилась, к нам подошел Коля Рыбников, он должен был ехать на этой машине — следующим был его номер. Он был просто возмущен и ругал нас. Он не понимал, как можно забыть текст!
Коля сел в машину и уехал. И вот послышалась фонограмма музыки, а петь он должен сам. Он начинает: «Не кочегары мы, не плотники…» И вдруг — ля, ля, ля… И так до конца песни больше ни одного слова не произнес! Когда он нас потом встретил, то сказал:
— Представляете, когда началась музыка, я подумал: «Вот ненормальные, как можно забыть текст», — и к своему ужасу напрочь забыл слова песни.
Но это так, к слову.
Не только для зрителей, но и для актеров суббота и воскресенье тоже были праздниками. Хотя искусство кино — дело коллективное, все же мы очень одиноки. Да еще ранимы, остро переживаем, если не приглашают сниматься, не зовут на концерт. Очень сложно побороть это чувство… нет, не зависти, а обиды какой-то: почему вот ему дали эту роль, почему не мне? Тем более что каждый как бы завышает меру собственных возможностей.