Я сделаю нам больно
Шрифт:
– Пойдёт.
– Мила приняла удобное положение и сейчас замерла, боясь пошевелиться, чтобы избежать острой боли в грудной клетке.
С ней не все в порядке, но чтобы избежать лишних расспросов, лучше ответить именно так.
Хотя, услышать ответ на один вопрос, очень хотелось. Вопрос буравил дыру в груди похлеще надколотого ребра.
Илья здесь? Почему он здесь? И почему ей хочется, чтобы всё оставалось на своих местах?
Когда он зашёл в палату, на удивление ей было приятно его видеть. Это чувство смешивалось с неконтролируемой ненавистью. Самая настоящая борьба, внутренняя война. Она ослабляла
– Илья давно здесь?
– произносит осипшим голосом.
– Кто? Илья?
– Оксана Вадимовна тянется к графину с водой и наливает воду в стакан.
– Он позвонил мне практически сразу. Он был на месте аварии. Ехал за скорой. – Женщина недоверчиво смотрит на дочь, сдвигая тонкие брови к переносице.
– Не уходит отсюда с того самого дня. Только на пару часов уезжал домой искупаться… и снова сюда.
Оксана протягивает стакан дочери и сглатывает ком в горле, обдумывая поведение Ильи.
Да тут и дураку понятно, что между этими двумя что-то не ладное.
– Можно его попросить уйти отсюда? — девушка делает глоток и передаёт стакан обратно.
– Милана, что между вами с Ильей?
– В смысле? Ты о чём вообще?
Эту ложь не получилось скрыть. Её выдали мгновенно увеличившиеся значки. Лицо стало ещё белее.
А сердце? Сердце начало молотить с такой скоростью, что, казалось, сломает ещё несколько рёбер.
– Я не знаю, честно… - на выдохе. Прикрывает глаза, а хотелось и вовсе закрыться от всего мира.
– Всё так сложно и запутано, мам, – вибрация в висках усилилась.
– его присутствие только всё усугубляет.
– Что это значит?
– брови женщины взлетают вверх.
Возможно, хотя бы малая часть правды облегчит её внутренне состояние. Если мать узнает всё, придётся ещё и её откачивать.
Пусть. Лучше так: от дочери. Нежели она обо всём узнает от Павла Андреевича. Что, возможно, поставит крест на их отношениях.
Хотя, вряд ли у девушки получится выложить всё, что тревожит её последние месяцы. О чувствах сложно говорить. Тем более - о таких ненормальных.
– Не знаю, как это назвать, мам. Ненависть? – не в силах взглянуть в глаза напротив. – Между нами постоянно какие-то ссоры. Стычки… но всё переворачивается ног на голову, когда мы наедине. Всё по-другому, — сбивчиво объясняет блондинка.
– Наедине? И часто вы с ним остаётесь наедине? – Оксана нервно сглатывает шершавый ком в горле. Он мерзко спускается в грудную клетку, царапая лёгкие. Садится на край кровати. Становится дурно.
– Ну... в смысле... – слова теряются на кончике языка, - когда он меня домой подвозит или... он другой.
– Путается в собственных мыслях. На деле это оказалось в разы сложнее. Невозможно объяснить всё то, что она испытывает к Илье.
Девушка замолкает... задерживает дыхание. Не смотрит на мать. Пытается собрать слова в предложения, но пока получается плохо. Зря она завела этот разговор. Медленно выдыхает.
А тот, кто сейчас сидит за стеной, подслушивая их разговор через щель в приоткрытой двери, дышит с таким же трудом. Илья спустил кепку на глаза. Могло показаться, что парень спит. Как же... он вслушивается в каждое слово, пытаясь найти смысл между срок. А он там есть, без сомнений. Ему, как никому известно, о чём умалчивает блондинка. Впитывает
Он не уйдёт. Теперь уж точно не уйдёт. Он не исправится и не сможет контролировать свою ревность. Но, он докажет ей, что заслуживает хотя бы один крошечный шанс.
– Как давно это у вас продолжается? Насколько далеко зашло?
Женщина в замешательстве трясёт головой. Будто хочет проснуться. Как она могла упустить из внимания их взаимоотношения?! Она была настолько слепа?! Ведь они живут в одном доме!
– Нет отношений, мам. – Мила теряется, снова пряча глаза. Вспоминать и переваривать – это уже стало привычкой. Доводить себя до того состояния, когда внутри всё горит синим пламенем.
– Мы воюем уже на протяжении пары лет... здесь и моя вина. Я некрасиво себя повела. А он не смог мне этого простить, – чувствуя горечь на кончике языка от каждого слова. – Делать друг другу больно: так привычно... – скривилась, когда от лёгкого шевеления острая боль пронзила бока. – Всё ухудшилось после переезда. Не знаю… что-то произошло, щёлкнуло в другую сторону. Сейчас все запуталось ещё больше.
Оксана смотрела сквозь дочь. Дыхание прерывалось от каждого откровения. Лицо бледнело, а сердце ныло в груди от осознания того, насколько она была слепа.
– Мила… - только и смогла произнести.
– Я просто не хочу, чтобы он здесь находился, мам. Попросите его уйти? Не нужно здесь сидеть.
– Он тебе... нравится?
– еле выталкивает из себя абсурдные слова. Но, поведение дочери красноречивей её слов.
Милана поднимает на мать глаза, не зная, что ответить. Она действительно не знает, как назвать те извращённые чувства, что она испытывает к нему. Разве симпатия может быть такой больной? Разве она может быть после всего того. Что он сделал?! Влюблённость должна окрылять, распалять, превозносить. А то, что между ними — разрушает. Уничтожает её, Оставляя горку пепла.
– Хорошо Милана, я попрошу его уйти. – Женщина поднимается на ноги.
– Тебе нельзя сейчас нервничать. Постарайся отдохнуть.
Оксана на негнущихся ногах подходит к двери, не зная, как сейчас вообще смотреть на сына Павла.Открывает дверь, подбирая слова, чтобы мягко спровадить парня. Открывает рот… но никого не находит. Он же был здесь?
…
Илья нетерпеливо чертит карими глазами воображаемую линию, которую ему нельзя переступать. Стискивает челюсти и слышит скрежет собственных зубов. Что ему сделаешь? Ни хрена. Лежит овощем и буравит ему переносицу пренебрежительным взглядом.
– Позлорадствовать пришёл? – голос блондина едва слышно. Хрип вызывает желание протянуть ему стакан с водой. Что он и делает.
– А ты, я смотрю, очухался? – Леднёв поджимает подбородок, заросший тёмной щетиной, и прячет руки в карманы халата.
Даниил не пьёт. Слабая рука ставит стакан на тумбу. Он сделал попытку приподняться, но выходило с трудом, поэтому парень, оставив эту затею, снова опустился на подушку.
– Чего ты притащился сюда? Сомневаюсь, что проведать…
– Ни без этого, – брюнет носом ботинка цепляет стул и придвигает тот ближе к койке. Опускается на край, как бы намекая, что надолго здесь не задержится. – Думал, ты потеряешь память, и всё такое.