Я шестая

Трашина Галина

И было не ясно, сочувствовала Чугунная Баба или радовалась чужому горю. Коротышка сдвинула белобрысые брови. Узница не отступала, требуя с ней поговорить, разозлив напористостью надзирательниц.

– Задрала, язви тебя, – фыркнула коротышка и обошла напарницу.

Женщина подалась в спасительную глубь камеры.

– Отныне, ты… собственность Замка Цветов, и имя тебе… Роза. Раз и навсегда, в твоей грёбаной жизни. Вникла?! – гаркнула коротышка, краснея и раздуваясь от гнева.

Женщина подумала, что при других обстоятельствах непременно бы рассмеялась: смотрительница походила на шар, грозящий взорваться в любую секунду. Сейчас же, пятясь, не отводила глаз от брызгающего слюной рта смотрительницы. А та приближалась, чувствовалось её горячее дыхание. Узница пригнулась. Слова о том, что у Розы больно резко отшибло память, а в Замке Цветов так скоро никто зелень не терял, резали слух. Да и Чугунная Баба подкидывала не менее колкие шпильки, будто Роза рекордсменка.

Раздался свист от занесённой дубинки. Женщина невольно присела на корточки, выставив вперёд руки. Голова втянулась в плечи, как у черепахи превратив тело в грушу для битья. Но удара не последовало… Она открыла глаза и увидела, что коротышка чуть ли не висит в крепкой руке Чугунной Бабы.

Осознав своё положение, та возмущённо дёрнулась. Напарница усилила хватку. К своему стыду, смотрительница поняла, что ноги вот-вот потеряют опору, и решила уступить: избежать позора перед заключённой.

– Отпусти, – прохрипела она с дрожью в голосе.

Чугунные клешни разжались. Поправив резким движением гимнастерку, коротышка выпрямилась и смерила осуждённую зловещим взглядом.

– Будет тебе, пошли, ночь на дворе. Успеешь наиграться. Ей не завтра усыхать, – потребовала Чугунная Баба и слегка подтолкнула напарницу.

Та упёрлась.

– Что ещё? – лениво осведомилась Чугунная Баба.

– Думаю… – интриговала коллега.

– О чём?…

Коротышка упрямо молчала, перебирая связку ключей.

– Выкладывай, – согласилась на разговор как на пытку Чугунная Баба.

– Прикидываю вот…

– Короче и запирай горшок.

– Как знаешь… Смотрю на тебя – здоровая! Силища… не у каждого мужика водится. Меня, стопудовую, одной рукой ухватила. Слыхивала, ты железки тягала, буровят, медаль какую-то имеешь?

– Допустим, не какую-то, а золотую и не одну, – поправила бывшая неоднократная чемпионка по тяжёлой атлетике и спросила:

– Тебе есть до этого дело?

– Ба-а-тю-шки! Что же здесь пугалом ошиваешься? – вырвалась у напарницы незамаскированная зависть: – Вот, не зря прозвали тебя «Чугунная Баба», – усмехнулась коротышка.

– Затвор не забудь накинуть, – закончила разговор смотрительница.

Дверь остервенело хлопнула. Ошеломлённая узница осталась

один на один с мыслями: «Надо же, как ловко я подметила на счёт «Чугунной Баба». И подумала, что могла слышать о чемпионке и допустила, как подобному человеку, прежде чем попасть в жуткое место на службу, сложно пережить духовную ломку. Размышляя об одной, вспомнила, как другая – перед выходом, пригрозила увесистым кулаком. Женщина решила, что бы ни пришлось выстрадать, никто её не сломит. Вряд ли она осознавала, почему дала такое обещание.

Возможно, подобное решение внушает сама Судьба. Вливает в человека силу для борьбы или, наоборот, вопреки нашему желанию, лишает способности к сопротивлению. Судьба – кормчий. Ей видней. Она с Господином Случаем испытывает всё живое на прочность во временном отрезке под названием Жизнь.

Печальная узница, сидя на табурете, прислушивалась к удаляющимся шагам, пытаясь вычислить длину коридора. Это удалось, о чём пожалела: расстояние как бы увиделось, отчего камера сузилась, ощущения соединились в животе тоскливым комом. Он заурчал. Женщина попробовала не думать о ноющей плоти, мечтая убить мысли.

Неуёмное сознание брало своё, навязывая размышления, накручивало нервы и будоражило дух. Один взгляд оставался преданным: метался в надежде найти отвлечение от назойливых дум.

Ожили мысль о еде, с ощущением горечи во рту.

– Фууу… – состроила брезгливую гримасу узница и махнула рукой, задев на столе миску.

Та полетела в таинственный мрак, приземлившись на что-то мягкое, так как не последовало стука о каменный пол. Это мягкое зашипело. Взгляд заключённой уловил мелькнувшую зеленовато-красную искорку.

«Ой!… это крыса!» Победила испуганная догадка остальные мысли. Женщина молнией залетела на каменную скамью, забившись в угол, зажмурилась, затаив дыхание.

Возникло ощущение, что она тонет в пучине вязкой тьмы. Выручила усталость век: пришлось расслабиться. В сознание полезли звуки, наполнившие комнату чавканьем, шуршанием и почесыванием. Воображаемые слуги опасности приблизили дыхание зверька. Захотелось, избавиться от неприятных ощущений. Она нащупала одеяло и залезла под него.

– Роза, Роза, Роза… – начала повторять первое, пришедшее на ум слово, не открывая глаз, верила, оно отвлечёт от враждебных шорохов.

«Если меня и впрямь так звать? Почему, всё-таки ничего не помню?» – всплыли старые вопросы и тоже не спасли. Крысиная возня оказалась сильней, заставляя прислушиваться. Женщина закрыла ладонями уши.

Страхи, наступая живой махиной, подбирались к голове и сознание тупело.

– Помогите, помогите, – зашептали губы, она взялась раскачиваться в такт голосу.