Я - сингуляр
Шрифт:
Она помолчала, голос прозвучал задумчиво:
– Ну, смотри сам...
– А они у тебя что, – спросил я опасливо, – очень уж... консервативные? Ну, как Тургеневы там или Чеховы?
Она покачала головой, в глазах мягкая укоризна.
– Ну что ты, родители у меня очень современные и продвинутые. А папа в самом деле похож на Тургенева: такой же высокий и красивый!
– Еще бы, – вырвалось у меня. – Я знаю, в кого он пошел!
Она улыбнулась, а сердце мое сжалось в сладкой истоме. Когда Габриэлла улыбается, ее глаза становятся лучистые, как звезды, и сияют
Лифт увез ее, а я еще долго стоял и смотрел на захлопнувшиеся створки, продолжая упиваться ее улыбкой. А когда вернулся, долго читал строки, которые она вывела на экран компа, пока я готовил завтрак:
«...в воскресении ни женятся, ни выходят замуж...» (Матф. 22:30). Коротко и ясно. А вот еще: «Когда из мертвых воскреснут, тогда не будут ни жениться, ни замуж выходить...» (Марк. 12:25).
Глава 9
Я вел машину, сверяясь с картой, в этом районе бывать не приходилось, велика Москва. Впереди на знакомом до мельчайших деталей городском пейзаже возвышается нечто странное, похожее на очередное творение Церетели, я смутно удивился, когда же это успели поставить, в новостях города почему-то молчок, а сейчас пока что мы далеки от сингулярности, когда стремительные перемены будут происходить ежедневно, ежечасно, ежеминутно, а затем и ежесекундно.
Из облаков вырвался солнечный луч. На землю пал широкий круг света, я вздохнул с облегчением. Всего лишь огромный строительный кран с поднятой вертикально стрелой, все в порядке, мир стабилен, и хотя стремлюсь в сингулярный, но как-то надежнее в этом, где все знакомо. Этим объясняется массовый эскапизм, к примеру, в книжный или баймовый мир Средневековья, где, с нашей точки зрения, все понятно и знакомо, где могли бы жить без ежедневного напряга.
А кто я, спросил я мысленно. Трус, что боится перемен? Если честно, то да, трус. И панически боюсь перемен. Но и так же страстно их жажду.
После тьмы веков, когда всеми религиями, моралью и поведением внедрялась мысль, что умирать не только не страшно, но даже необходимо, это почетно, это наша обязанность, а кто думает увильнуть, тот трус и предатель, так вот сейчас трудно даже вякнуть о том, что очень хочу походить по марсианским пескам, но для этого придется прожить еще лет сто... что за мерзавец, хочет жить вечно, а мы помирай?
Так и вы не помирайте, попробуешь вякнуть слабо, как тут же забросают гнилыми помидорами за трусость и отступничество, за такое недостойное человеков предложение жить дольше отмеренной человеку жизни. Но кем отмеренной? Слепой эволюцией? А почему мы должны подчиняться тем же законам, что управляют и червяками?
И вообще: раз «всэ одно помрэш», то отпущенный короткий отрезок жизни проживаешь совсем иначе, чем если бы тот был подлиннее. Тем более – бесконечным. Это и возможность шахидизма: живи человек тыщу лет – вряд ли так легко бы расставался с жизнью, а бессмертный так и вовсе даже не подумает о такой дури, это и планирование своей жизни на сотни лет вперед, и даже постоянная оценка своих слов и действий. Уже потому, что не «помрэш» и не скроешься от ответа за слова или поступки, все тайное рано или поздно становится явным...
Да, именно по Библии: не согреши даже в мыслях, потому что и мысли твои станут доступны при более тесной интеграции трансчеловеков, а уж сингуляров – точно. И хроноскопия станет возможна, так что через триста лет, к примеру, можно будет заглянуть в прошлое и посмотреть, как ты насрал другу... И он тоже это увидит, кстати.
Сбоку опасно подрезали, я вовремя притормозил, машина послушно ушла от столкновения. Философия и самокопание выпорхнули из черепа, как воробьи из будки, по которой трахнули здоровенной палкой.
Под клуб перестроили обширный подвал, и хотя потолок низковат, но есть место для стола и места для председателя и президиума, а также стройные ряды стульев, десять по десять – это сто, и практически все заняты.
На меня посмотрели с благожелательным интересом, что значит, дела дома в порядке, все ремонтируется вовремя, денег на консьержку собирается достаточно, а доступ в дом посторонним малолеткам перекрыт.
Я с некоторой дрожью занял место за столом, а когда председательствующий пенсионер объявил, что вот товарищ из медицинских учреждений имеет сказать нечто за жизнь пенсионеров, мои ноги вообще затряслись, а кости в них превратились в воду.
Пенсионер посмотрел с вопросом в глазах. Я выдавил улыбку и поднялся.
– Честно говоря, – сказал я дрожащим голосом, – это мое первое выступление, так что будьте снисходительны...
В рядах заулыбались, на меня посматривали благожелательно и с чувством превосходства.
– Да и вопрос таков, – добавил я, – никто не говорил еще о таком, даже умные слова спереть не у кого. Но тема такая, что заслуживает... гм... да, заслуживает.
В зале улыбались все так же благожелательно, председательствующий повернул ко мне голову.
– Видите, как все слушают?
– Это меня и пугает, – признался я. – Я хочу сказать о том новом, что уже вошло в нашу жизнь, но мы из-за быта еще не замечаем...
– Из-за мира, – сурово сказала старушка из первого ряда. – Из-за мирской суеты!
– Абсолютно верно, – согласился я. – Спасибо, вы очень верно подобрали слово. Из-за мирской суеты, что поглощает наше время с утра до вечера и не дает возможности...
– ...поднять очи горе, – вставила старушка бойко, – и вспомнить о Боге!
– Да-да, – снова согласился я. – А то смотрим в день завтрашний, а видим в нем день сегодняшний. Но на самом деле завтрашний день уже кое-где живет в нашем сегодняшнем. Я путано говорю, да?
Председательствующий заметил осторожно:
– Есть малость. Но это у вас вступление, как мы поняли.
– Да, точно! – согласился я поспешно. – Так вот, завтрашний день вторгся в наш сегодняшний и новыми технологиями, а мы из них замечаем разве что мобильники да телевизоры, что можно повесить на стенку... Но вот пришла одна из технологий, на этот раз из медицины, что абсолютно точно продлит жизнь сперва лет на сто-двести, а потом и до бесконечности!