Я слушаю детство
Шрифт:
Ветер с кургана задувал, запутывал платье между колен. Аксюша поворачивалась к ветру спиной, распутывала платье.
Чем выше они взбирались, тем лучше был виден Симферополь и высокая над ним, как синяя тень, гора Чатыр-Даг.
Минька и Аксюша сели на вершине кургана в желтой, точно опаленной пламенем цветущих маков, траве.
Внизу лежал Симферополь, с тополиными рощами, трубами заводов и фабрик, низкими дымами паровозов около вокзала и товарной станции. Кара-Киятская слобода, Цыганская, Битакская, Якшурская. Через
Аксюша сидела, подняв колени и заложив между ними ладони.
Минька растянулся рядом среди маков.
Миньке очень хотелось говорить Аксюше что-нибудь такое, чтобы она слушала, расширив зрачки, а он смотрел ей в лицо и говорил, говорил.
Но, сколько Минька ни думал, ничего такого придумать не мог.
Аксюша нашла в траве улитку-катушку.
– Минька, а тебе известно - улитка имеет глаза и уши.
– Выдумки.
– Нет, не выдумки. В сильную жару закрывает раковину створкой и спит. А читать следы ты умеешь?
– Какие следы?
– Ну, всякие. В лесу.
– Не знаю. Не приходилось.
– А я могу. И волчьи, и барсучьи, и лисьи. И сусликов умею ловить волосяной петлей.
– А кто тебя научил сусликов ловить?
– Сама научилась. Минька, а у меня есть открытки с видами Ленинграда. И Ростова. Там завод "Сельмаш" комбайны делает. Интересно, что это за машины такие? Я всегда мечтаю о других городах, а то и просто воображаю что придется. Могу закрыть глаза и думать крепко-крепко - так думать, что начинаю видеть все, что захочу. Захочу - поплыву на пароходе среди высоких волн, поскачу на лошади степной или пойду куда-нибудь на пастбище, где удоды кричат.
Аксюша закрыла глаза. И так сидела, вся пронизанная солнцем.
– Колеса бьют по рельсам. Ветер дует в открытые окна. Грохочут мосты, семафоры подняты. Еду я на Дальний Восток. Жить там интересно и опасно. На КВЖД нападают маньчжурские бандиты - хунхузы - и корабли со всего света причаливают, золото в ручьях водится. В камышах леопарды сидят, змеи на лианах качаются. А леса такие густые, что без топора не пройдешь, без компаса заблудишься.
Минька приподнялся на локте, смотрел на Аксюшу.
У него самого расширились зрачки. Даже завидно стало, что это Аксюша так здорово говорит, а не он.
– В океане моржи плавают, за камнями осьминоги прячутся - со щупальцами по три метра. Зацапают - не вырвешься.
– Аксюша открыла глаза.
– Минька, а ты стрелял из ружья?
– Нет, не пробовал.
– А я стреляла. Ватин Гриша давал, из винчестера. Только у меня еще очень плохо получается. Я волнуюсь и дергаю спусковой крючок. Гриша говорит - привыкну, не буду дергать. Я и ствол чистить умею, и затвор смазывать. Если поеду на Дальний Восток, на КВЖД, обязательно буду стрелять из ружья.
– Захочу, Борис тоже ружье купит и научит стрелять, - с некоторой обидой
– Захочешь - и купит?
– Конечно.
– Это хорошо, когда тебя так любят.
На тропинке к кургану показался Ватя. Размахивал руками, в которых держал по голубю.
– Купил, Минька, купил!
Красный и потный, Ватя взобрался на вершину кургана.
– Вот, клинтуха купил и вяхиря. Торговался, даже в горле что-то треснуло. За тобой какого оставить? Искал, искал тебя. Гопляк говорит, с Аксюшкой на курган полез. Ну, какого возьмешь?
– Бери, Минька, вяхиря, - сказала Аксюша.
Минька принял из Ватиных рук голубя и почувствовал, как о ладонь ударилось птичье сердце.
– Ну, пошли, что ли, в голубятню посадим, - сказал Ватя.
Все трое начали спускаться с кургана.
Глава VI
ЕЩЕ ОДИН ВЕЧЕР
Вечером бабушка и дед собрались в гости к соседям - поиграть в стукалку на копейки.
Дед снял клеенчатый фартук, подстриг ножницами усы и почище отмыл руки от сапожной пыли и ваксы в керосине с тертым кирпичом.
Бабушка, надрывая поясницу, сама выдвинула тугой ящик у комода, вынула из него коробочку из-под ландрина с медными деньгами и гарусный полушалок с кистями. Кисти у полушалка расчесала гребешком и побрызгала духами собственного изготовления, которые составляла из гвоздик и настурций. Гвоздики и настурции сохранялись в спирту, и спирт приобретал их стойкий запах.
Поиграть в карты, в стукалку, было бабушкиной страстью.
Когда к бабушке шли взятки, она молодела от удовольствия - счастливым и промеж пальцев вязнет. Когда взятки не шли - огорчалась и замолкала. Обвиняла в неудачах партнера. Заставляла для "везучести" или посидеть на картах, или поменяться местами, или тасовать карты левой рукой.
Еще нравилось бабушке гадать на картах: коли сойдется - никто в семье не захворает, цены на базаре не вздорожают. А коли не сойдется - с кем-нибудь из близких может случиться болезнь, а цены на базаре уж беспременно вскинутся.
В этот вечер, когда дед и бабушка ушли к соседям, Минька вытащил из сарая штангу и, по обыкновению, приступил к занятиям: жим, рывок, толчок.
От каждодневной гимнастики мышцы у Миньки на руках и груди налились упругостью, в движениях выработалась резкость, быстрота. Появилось ощущение веса и силы тела.
Минька выполнял предписания Бориса и чрезмерно не увлекался штангой, а больше налегал на гимнастику и дыхательные упражнения: в жизни надо быть не только сильным, но и проворным, ловким.
У калитки, по обыкновению, собрались на вечерницу Гриша, машинист Прокопенко и все остальные с балалайками и мандолинами.
– Эй, Борис!
– постучали они в калитку.
– Выходи!
Минька подошел к калитке, вынул из запора шкворень, открыл.
– Бориса нет. Новый фрезерный станок налаживает.