Я спас СССР! том 1
Шрифт:
— Не просто поэт! — вокруг нас останавливаются студенты, начинают прислушиваться — Поэт-метеорит!
— Это как?? — Лена улыбается, не понимает.
— Обычные поэты как входили в литературу?
— Как?
— Долго и упорно. А я и мои последователи — ворвутся в нее словно метеориты!
Эх, если играть по-крупному — то ходить с козырей. Надо себя зарекомендовать.
Толпа вокруг становится еще больше. Кто-то выкрикивает: "Стихи, метеорит!"
Что же прочитать?! Мозг переходит в ускоренный режим, СЛОВО взвывает в голове".
"Мы —— Что здесь происходит??
Из аудитории выглядывает преподаватель. Пожилой, сгорбленный мужчина в очках. Крупный нос, проплешина на голове. Слегка похож на будущего премьера Косыгина.
— Здравствуйте, Дитмар Эльяшевич! — здороваюсь с великим Розенталем — Вот, читаю стихи.
— Слышу — скрипит лингвист — Что это за рифма "племен-знамен-времен"? Парная, перекрестная, сквозная?
— Не знаю.
Я растерялся. Рифма и правда, не подходит ни к одному из перечисленных видов. Окружающие студенты смотрят на нас с интересом. Толпа стала еще больше.
— Тоже мне метеорит — улыбается Розенталь — Вот если бы ходил на консультации, знал бы. Заходи в аудиторию, сейчас начнем занятие. А вы расходитесь — это уже толпе — Будет вам послезавтра метеор и комета и вся солнечная система в придачу.
Народ смеется. Я краснею. Похоже мы так громко разговаривали с Антониной, что Розенталь все слышал в приоткрытую дверь.
После практической стилистики, я собираюсь ехать на Моховую — печатать нетленку. Хрен там.
— Русин, к ректору! — в аудиторию заглядывает куратор курса. Пожилой мужчина, бывший военный, старшина. За три года имел с ним всего два разговора. Я отличник, поэтому ко мне нет вопросов по учебе. Активный комсомолец — нет вопросов и по общественной деятельности. Все разговоры свелись к армейским байкам. Я Степану Николаевичу, смешные истории про пограничников и собак, он мне из своего фронтового прошлого «а еще у нас был случай. Одного обозника насмерть убило упавшим мешком с горохом»… При этом мужик — мировой, реально болеет за студентов курса, помогает чем может. Но очень простой.
— Ты зачем, Петровскому, понадобился? — интересуется Степан Николаевич — Колись. Признание смягчает вину.
Ясно. Куратор не читал сегодняшнюю Комсомолку.
— В Штаты хотят меня отправить. На учебу. По обмену.
— Да ладно!
— В Гарвард. Но в ЦК мою кандидатуру не утверждают. Сына Аджубея пихают.
— Вот твари…
— А к нам вместо меня Кеннеди-младший приедет.
— Не может быть! Сын этого, застреленного?
— Ага, у парня психическая травма, он в машине с отцом был. Мозги отца прямо на него попали. Вы тут с ним поаккуратнее.
Николаич прямо рот открыл. Простой — как две копейки.
— Мне говорили, он гамбургеры любит и картошку фри.
— Что это??
— Еда американская. Котлета с овощами между булками хлеба и жареная в масле картошка.
— Ох беда… — куратор искренне расстроился — Где ж мы ему такую еду то найдем?? Картоху еще ладно, ее завались. А хамбургер? Надо на кухне спросить. Неужели котлету не смогут в хлеб запихнуть?
Нет, золотой у нас все-таки народ!
— Ладно, я побежал. А то Петровский без меня в ЦК уедет.
— Да, Леш, давай там, пожестче… Нечего эту золоту молодежь пихать куда попало. Пусть в Штаты едут такие боевые хлопцы, как ты.
Под это пророческое напутствие я направился в сектор А, на 9-й административный этаж. Здесь царил покой и порядок. Зайдя в заполненную наполовину приемную, я назвал свое имя. И тут же, вне очереди, был допущен к ректору. В кабинете находится два человека. Сам ректор и секретарь парткома МГУ Солодков Михаил Васильевич. Солодков массивен, медлителен, на пиджаке — орденские планки. Из-за переговорного стола вышел, руку пожал.
Ректор же больше похоже на шарпея. Полностью лысый, морщинистый. Одет демократично — брюки, светлый пиджак. Галстука нет. Сидит за письменным столом, сжимает папку. Петровский и Солодков рассматривают меня, а я их.
Странный тандем. Михаил Васильевич — известный экономист, партийный лидер универа. Иван Георгиевич — талантливый администратор, математик. Очень много чего сделал для МГУ в частности и для советской науки в целом. Но при этом в Партии не состоит, возглавляет в Верховном Совете СССР блок беспартийных. На что у него было, как говорили, разрешение аж самого Сталина. Вот, мол, посмотрите, беспартийные у нас могут занимать руководящие посты. Показуха.
— Так, так, так… Русин Алексей — ректор открыл папку, начал вслух ее просматривать. Похоже, что мое личное дело — 1940-го года рождения, третьекурсник факультета журналистики, служил в пограничных войска, имеет медаль. Русский, из-под Донецка. Комсомолец…
Я переминался с ноги на ногу, разглядывал кабинет. Мнда… Библиотеки Когана и Заславского отдыхают. В десятках дубовых шкафах Петровского находились тысячи томов. Отечественные книги, зарубежные, раритетные…
К ректору присоединяется Солодков. Просит присесть за переговорный стол, протерев очки, начинает форменный допрос. Сначала пробежался по биографии, потом дошел до родителей. Что-то себе записал. Дальше были дедушки и бабушки. Я не сразу понял, но потом догадался — ищет в биографии темные пятна. Репрессированных родственников, дворян… Не найдя ничего интересного, Солодков допрос прекращает. Смотрит зачетку. Удовлетворенно кивает — там одни пятерки.
— Характеристики у тебя хорошие — ректор присаживается к нам — Комсомольская организация тебя хвалит.
— Еще и вот это — Солодков кладет на стол Комсомолку со статьей про меня — Я говорил с Заславским, райкомом. Они поддержали мое решение.
— Какое решение?
— Предлагаю тебе вступить в ряды Коммунистической партии Советского Союза.
Я растерялся. Вот так сразу? Стоило выйти статье в Комсомолке? Или у них разнарядка? А тут такая оказия…
— Чего молчишь? — Петровский внимательно на меня смотрит.