Я справлюсь, мама
Шрифт:
Я всегда и во всем искала ее одобрения, и в каком-то смысле мне и сейчас хотелось произвести на нее впечатление, ведь это был мой последний шанс. Звучит странно, но у горюющей дочери своя логика. Всю жизнь я была перфекционисткой и думала только о победах. Мама приложила к этому руку. К скорби я подошла с точно таких же позиций. Я решила стать образцовой горюющей дочерью и каждый этап планирования похорон воспринимала как административную задачу в списке под названием «Проводы мамы в последний путь». У меня вдруг появилось новое дело первостепенной важности: стать хорошим организатором похорон.
Я вызвалась произносить речь. Мама бы этого хотела. Разве нет? На самом деле я не знала, как и многого другого. Но я вцепилась в этот последний шанс сделать так, чтобы она гордилась мной. В детстве мы с Мэдди азартно участвовали во всех театральных и ораторских конкурсах
На следующий день мы начали обзванивать знакомых. Несколько десятков номеров. Мы с папой поделили телефонную книгу и взялись за дело. Мой голос и так похож на мамин, а по телефону нас совсем не отличить. И когда мамины друзья и коллеги отвечали, я как можно бодрее произносила: «Алло!»
«Рут! – откликались они. – Как хорошо, что ты позвонила!» Некоторые успевали выложить мне все последние новости, прежде чем я прерывала их и объясняла, что это не Рут, а ее дочь. Я извинилась десятки раз, набирая один номер за другим. «Простите, это не Рут. Боюсь, у меня плохие новости. Мне очень жаль». Снова и снова я извинялась, но так и не придумала эвфемизм для ужасной новости, так и не смогла сгладить страшные слова «мама умерла». Чтобы хоть как-то смягчить удар, я добавляла: «Мне очень жаль».
Вечером я поговорила с коллегой, которому предстояло заменять меня на следующий день на одном из слушаний. Он позвонил, чтобы я ввела его в курс дела. Адвокатам часто приходится срочно подменять друг друга: работа с уголовными делами подразумевает огромную ответственность, слушания постоянно переносят, и без взаимопомощи не обойтись. Часто мы звоним человеку, который ведет дело, чтобы убедиться, что на руках у нас все сведения и мы в курсе всех подводных камней: клиенты могут быть не всегда честны, у инструктирующих адвокатов свои заморочки, а судьи бывают капризными. Моему коллеге передали, что я не смогу вести дело, но не объяснили почему, и у нас состоялся странный получасовой разговор, в ходе которого я извлекла из своего уставшего мозга все, что сумела, полагая, что он в курсе моей печальной ситуации. Потом я мимоходом заметила, что нахожусь в Ньюкасле, а он вдруг спросил, не в отпуске ли я.
– Нет, у меня умерла мама, – ответила я и поморщилась; слова вылетели у меня уже почти автоматически. Бедный мой коллега.
– О боже. Меня никто не предупредил. Почему меня никто не предупредил?
– Мне очень жаль. Прости.
Мы разместили в газете некролог, одновременно точно и абсолютно неточно характеризующий обстоятельства маминой смерти:
ПОТТС, Рут Энн (в девичестве Литтлхэйлз), скоропостижно скончалась в воскресенье 10 февраля после долгой болезни, в возрасте 54 лет.
Так и случилось, но сколько всего не было упомянуто в некрологе! Например, в нем не говорилось, что мама болела несколько лет, но умерла совсем не из-за этого – по крайней мере, никто не предполагал, что именно это конкретное осложнение станет причиной ее смерти. Слово «скоропостижно» даже близко не отражало всей парализующей, удушающей, ослепительной внезапности случившегося. В некрологе не говорилось о том, как это было несправедливо, что этого никогда не должно было произойти. Он умалчивал о том, насколько ее смерть… неправильна. Она так долго болела, так разве мы не заслужили возможности попрощаться? Хотя она умерла дома, рядом в тот момент никого не оказалось. Мы же не знали, что она умирает. И она не знала.
«Обожаемая». Так говорилось в некрологе. «Обожаемая мама Оливии и Мэдлин». Сейчас я перечитываю заметку, и слово встает у меня поперек горла. Оно звучит пафосно и слащаво, но тогда казалось самым подходящим для описания того, какой огромной частью нашего с Мэдди мира была мамина любовь к нам и наша любовь к ней. Эта любовь была моим воздухом. Без нее я ощутила себя совершенно беспомощной.
Я случайно услышала, как папа говорит с кем-то из соболезнующих по телефону. «Да, Ливви и Мэдди держатся. Даже слишком хорошо, на мой взгляд». С одной стороны, его слова привели меня в ярость; с другой – было приятно их слышать. Я ощутила гордость. Другая на моем месте рвала бы на себе волосы. Я же держалась лучше всех; никто не ожидал, что я окажусь такой стойкой. Я поклялась себе быть идеальной горюющей дочерью и сдержала обещание. Я собиралась всем доказать, что лучше меня никто не переносит траур. Никто даже не заметит, что я оплакиваю мать. Никто не посчитает меня эмоциональной, ненадежной или, не дай бог, истеричной. Меньше всего мне хотелось делать из случившегося трагедию. Обычно я делала трагедию из всего, но сейчас необходимость в драматизации отпала, ситуация сама по себе сложилась страшнее некуда. И еще мне не хотелось привлекать лишнего внимания. Баланс сил нужно было распределить иначе. Поэтому я и решила, что должна вести себя хорошо и сдержанно. Публичное выражение горя – слабость, сказала себе я. Только неудачники убиваются прилюдно. Разумеется, поставив себя таким образом, я все равно перетянула внимание на себя. Мне хотелось, чтобы окружающие меня пожалели, а я – раз! – и ошеломлю их своим спокойствием.
Надо сказать, что мое карьерное положение в то время все еще было довольно ненадежным. За год до случившегося я окончила юридическую школу и сдала экзамен на барристера, поступив в адвокатскую палату, специализирующуюся на уголовных делах и расположенную в самом центре Темпла [5] . Барристеры по уголовным делам работают на себя, но объединяются в коллегии – палаты [6] – и вместе снимают помещение, нанимают общий персонал, пользуются общими офисными ресурсами и нередко разделяют одни и те же принципы. Начинающие барристеры поступают в ученики к более опытным уголовным адвокатам; ученичество длится полгода, и все это время ученики следуют за наставниками по пятам, осваиваются, постигают азы и выполняют небольшие поручения. Через полгода ученикам разрешают брать собственные дела, но работают они по-прежнему под присмотром наставников. Они отчитываются перед ними, советуются, столкнувшись со сложностями в законодательстве или этике, а в конце ученического периода могут рассчитывать на рекомендации. Конечная цель – вступление в адвокатскую палату; многие остаются в одной палате всю жизнь. У каждой из четырех палат своя процедура, но обычно она подразумевает что-то вроде официального одобрения кандидатуры ученика полноправными барристерами. Если барристера не приняли – а это не редкость, – нужно начинать с нуля в другой палате: учиться еще год, а это не шутки. Судьба барристера зависит от одобрения его кандидатуры.
5
Исторический район Лондона, ограниченный с севера Флит-стрит, а с юга – Темзой.
6
Палаты, или судебные инны, – традиционная форма самоорганизации адвокатского сообщества в Англии и Уэльсе. Всего палат четыре; Оливия сдавала экзамены на барристера в палате Грейз-Инн. В XIII веке – первое упоминание о палатах в письменных источниках, их было около двенадцати. Чтобы сдать экзамен на барристера, нужно вступить в одну из палат.
Решение о моем вступлении в палату должны были принять через три недели. Наставник мягко, но решительно велел мне не возвращаться на работу, пока я не почувствую готовность снова за нее взяться. Но я очень переживала. Я пропустила уже четыре дня в суде, а на следующий день должна была присутствовать на слушании крупного дела. Само слушание было не очень значительным, но его готовил один из моих солиситоров [7] , получавший гонорар от клиента, а я вела это дело с первого дня. Платные дела в мире уголовного права – редкость, большинство адвокатов работают за счет государства, и я не сомневалась, что, если мне найдут замену даже на одно не такое уж важное слушание, солиситор не просто посчитает меня ненадежной, а вовсе откажется работать со мной, отдав предпочтение одному из моих более компетентных или харизматичных коллег. Я должна была вернуться в Лондон во что бы то ни стало.
7
В английской судебной системе две категории адвокатов: солиситоры и барристеры; первые готовят дела для вторых и консультируют их. Барристер считается более высоким рангом, чем солиситор.
Папа довез меня на машине до Лондона. Мы пытались выбрать музыку для кремации, и я второпях прихватила из дома несколько дисков. Как в двух песнях отразить целую жизнь? Мы методично прослушали всех исполнителей, которые ассоциировались у меня с мамой: Housemartins и Beautiful South, Билли Джоэла и Тришу Йервуд. Любимую мамину певицу Кирсти Макколл мы слушали в тишине. Когда зазвучала песня «Дни», мы одновременно заплакали. Папа искоса взглянул на меня. «Подходит, да?» – спросил он. Я молча кивнула.