Я справлюсь, мама
Шрифт:
Вернувшись домой, я бросила сумку и большой пакет с одеждой. Тут я заметила, что спальня выглядит как-то иначе. Я никогда не отличалась любовью к порядку: моя одежда вечно перекочевывала из шкафа в другие места, на полу вперемешку валялись туфли и книги, а бумаги и вовсе были разбросаны повсюду. Но сейчас я вошла в комнату и увидела, что постиранная одежда аккуратно сложена стопкой на заправленной кровати с чистым бельем. А спустившись на кухню, обнаружила в холодильнике коробки с замороженной пиццей и готовой пастой, большие плитки молочного шоколада, ломтики копченого лосося, хлеб и масло. Мои соседки по квартире Сюзи и Рэйчел приготовили для меня все мое самое любимое. И я снова расплакалась.
Еще до маминой смерти мы с Сэмом решили не праздновать День святого Валентина: познакомились мы совсем недавно и пока не решили, кто мы друг для друга. День святого Валентина стал бы ненужным
И вот два дня спустя я сидела в квартире у Сэма и чувствовала себя виноватой из-за этого. Должно быть, со мной что-то не так, решила я, раз я могу думать о романтике, когда мамино тело еще не остыло. Когда я была у него в гостях в прошлый раз, мне сообщили о маминой смерти. Сейчас я сидела за маленьким столиком в его гостиной, а он копошился на кухне и жарил блинчики. Я прочла ему черновик речи для похорон. Он был единственным человеком, не знавшим мою маму, с кем я говорила в последние две недели. Я опробовала на нем свои шуточки и потренировалась не плакать в особо драматичные моменты. Потом мы сели есть блинчики, и я снова поразилась его способности приготовить простой обед, не сверяясь с рецептом и без лишней суеты. Он уговаривал меня попробовать блины по фирменному семейному рецепту: две трети мармайта [8] , треть джема. Я отказалась. Но рядом с ним я впервые почувствовала, что снова могу дышать.
8
Соленая паста из дрожжевого экстракта.
Наутро я явилась на слушание, ради которого пришлось тащиться на самый юг Лондона, в королевский суд Лутона. Я загрузила в чемодан документы, парик, мантию и книги. Часто оказывается, что в определенном суде работается легче: или потому, что барристер нравится солиситору, или потому что солиситор на хорошем счету у судьи, а иногда по чистому совпадению. Таким «счастливым» судом для меня стал Лутон. Из всех английских судов – а я повидала их десятки – в Лутоне я бывала почти каждую неделю. Я так хорошо знала этот суд, что могла добраться туда на автопилоте. Не обращая внимания на попутчиков в электричке, как водится, закатывающих глаза при виде моего огромного чемодана, я вышла на вокзале Сент-Панкрас и стала ждать на платформе поезд-спутник. В Лутоне, тарахтя стертыми колесиками чемодана, прошла через торговый центр, где пахло попкорном. Миновала систему безопасности в суде – двое скучающих охранников, металлодетектор – и привычно набрала код раздевалки. Здесь барристеры надевают парики и мантии. Вообще адвокатская раздевалка похожа на обычную спортивную, только все переодеваются не в футбольную форму, а в костюмы Бэтмена. Я сняла жакет, надела воротничок – белый хлопковый нагрудник поверх черной футболки, – разгладила его и снова надела жакет, застегнув его на все пуговицы так, что из-под него выглядывали лишь кружевной воротник и белые ленты. Накинула на плечи мантию, надела парик и туфли на высоких каблуках. Затем я поднялась наверх, села у входа в зал заседаний и стала ждать солиситора. Я знала, что выгляжу совершенно нормально, насколько вообще может выглядеть нормальным человек в мантии и парике из конского волоса в 2013 году. В образе играть роль гораздо легче: костюм и контекст перетягивают на себя все внимание, а ты сливаешься с фоном.
Пришел солиситор, и я ему улыбнулась; улыбка была одновременно искусственной и искренней, скрывала мою усталость и печаль, но выражала искреннее облегчение оттого, что хоть что-то в моей жизни осталось неизменным. Слушание продлилось всего несколько минут, и мы с солиситором еще немного постояли внизу лестницы и обсудили ход дела, последующие шаги и другие дела, над которыми нам предстояло работать.
А потом, перед тем как попрощаться и пойти переодеваться, я призналась ему, что еду на север на мамины похороны. Сказать, что он ужаснулся, – значит ничего не сказать. Более того, стоило мне объявить об этом, как я сама ужаснулась. Зачем я вообще призналась? Второй раз за сорок восемь часов я огорчила коллегу. Мне так отчаянно хотелось сообщить ему эту информацию, что я притащилась сюда из самого Ньюкасла на проходное слушание по делу о мошенничестве, хотя в моей семье траур? Что со мной не так? Только что я продемонстрировала, что совершенно
Через два дня я стояла в своей детской комнате и собиралась на похороны. На стенах висели афиши любительских пьес – в студенчестве я играла в университетском театре, полки были уставлены книгами, которые я не захотела ни взять в Лондон, ни выбросить. Я тщательно накрасилась, болезненно морщась от осознания, что буду у всех на виду. Происходящее казалось сюрреалистичным, будто я наряжалась на карнавал. В некотором роде так и было. Я решила надеть мамино платье. Зачем? Не знаю. Я работала барристером, и черных строгих платьев у меня хватало. Но я предпочла надеть мамино платье. Может быть, думала, что это принесет мне утешение? Или хотела что-то доказать окружающим? Но что, черт возьми?
В ожидании катафалка и похоронного кортежа мы нервничали. К нашему дому вела слегка закругленная дорожка, и главная дорога была скрыта от глаз; мне все время хотелось выбежать и посмотреть, приехали ли машины, словно речь шла о такси и нужно было платить за каждую минуту ожидания.
Программа похорон включала церемонию в крематории и службу в церкви. После этого гости съезжались к нам домой на поминки. Мы рассчитывали, что в крематорий придет совсем мало людей и это будет скромное семейное мероприятие, а на службу в церкви съедутся все приглашенные. Но у крематория нас встретила толпа. Людей было несколько десятков; они стояли на ступенях и на тротуаре. Эмоции нахлынули волной. Меня бросило в холод, потом в жар. У входа я увидела свою лучшую подругу Рут.
Мы с Рут дружили всю жизнь: она родилась на месяц раньше и стала для моей мамы «тренировочным» ребенком. Наши родители были лучшими друзьями. Последний месяц беременности мама училась держать малышку Рут и менять ей подгузники. По совпадению их звали одинаково – имя Рут довольно распространено, – и из-за этого Рут-младшая всегда казалась мне родной. Мы вместе учились в школе, ездили в отпуска, были герлскаутами. Мы даже принимали ванну вместе, а однажды побывали на съемках «Бабьего лета» [9] (серьезно). Рут утверждала, что мамины сэндвичи с тунцом заставили ее свернуть с пути вегетарианства. Мы поступили в один университет, и, когда я рассталась со своей школьной любовью, Рут принесла торт, сидела со мной на грязном полу и кормила меня с ложечки. Без нее я не представляла своей жизни.
9
Знаменитый британский комедийный сериал, который шел на BBC целых 37 лет, с 1973 по 2010 год (оригинальное название – Last of the Summer Wine). Рассказывает о веселых приключениях трех стариков.
Мы увидели друг друга, и ее глаза наполнились слезами. Я же по-прежнему старалась не заплакать, не огорчить маму. После маминой смерти я еще не видела Рут. И стена, которую я так старательно выстраивала вокруг себя этим утром, вдруг рухнула. Я вышла из машины – похоронной машины, взятой напрокат, – подошла к собравшимся, взглянула на Рут, и мне показалось, что толпа хлынула вперед – стремительно, беспощадно, неотвратимо. Мне стало трудно дышать.
Утром папа попросил меня проследить, чтобы цветы из крематория обязательно привезли в церковь на службу. Я обрадовалась, что мне есть куда приложить силы. Моя миссия на сегодня – перевезти цветы, решила я. Больше ничего меня волновать не должно. Я проинструктировала нескольких сотрудников похоронного бюро и служащих крематория, объяснив им, как важно погрузить цветы в машины. Я хорошо выполнила задачу: ошибок быть не могло. Папа правильно сделал, что поручил мне это.
Вы знаете, что, когда гроб уезжает за шторку на кремацию, в какой-то момент тело достают из него, а не отправляют в печку вместе с гробом, как в мусоропровод? Я не знала. Мамины похороны были первыми, в которых я принимала хоть сколько-нибудь активное участие, и я не догадывалась, как все происходит. Я настолько озадачилась организацией перевозки цветов, что с момента прибытия в крематорий подошла минимум к четверым служащим, но никто не объяснил мне, будут ли цветы сжигать вместе с гробом. Наверняка же не у меня первой возник этот вопрос? Я провела с представителями похоронного бюро несколько часов, и никто даже не упомянул об этом! Вы не представляете, как я запаниковала, когда шторка открылась и гроб с моими драгоценными цветами отправился в огненную бездну. Мне захотелось вскочить и прыгнуть на него, но не потому, что я убивалась от горя, а чтобы спасти чудесные цветы на крышке.