Я тебя породил…
Шрифт:
Единственное, что ее успокаивало – и для радости тоже имелся повод, так как ужасная весть о смерти Галюси оказалась неправдой. Только как у той несчастной оказался документ незнамовской дочери? Это было большой загадкой.
Делом теперь, вероятнее всего, должна была заняться милиция. Сам Дмитрий Германович, хотя и в пьяном бреду, вполне трезво расценил случившееся как новую угрозу от конкурентов. Его неуступчивость они, по его словам, намеревались нейтрализовать угрозой потери самого дорого, что у него было.
Милославская считала, что такой факт вполне имел место быть,
Встряхнувшись, она подальше отогнала от себя мысли о вчерашних неприятных впечатлениях и попыталась предположить, а что же дальше попытается предпринять ее клиент. К этому времени он вряд ли еще мог оклематься, поэтому Яна не стала беспокоить его звонком, предпочтя подождать еще несколько часов.
Она, чувствуя боль во всем теле, лениво поднялась с постели и потянулась. Гадалке захотелось наполнить дом светом, и она резким движением раздвинула занавески. Солнечные лучи с радостью разлились по комнате, отразившись в зеркале, красивой вазе, стоящей на полке, хрустальной пепельнице и даже перламутровых капельках на обоях. В комнате сразу стало светло, а на душе как-то радостнее. Яна выглянула в окно: на тоненькой ветке дерева в ряд сидели несколько воробьев и шумно переговаривались о чем-то. «Жизнь продолжается,» – подумала Милославская и медленно, шаркая тапочками, побрела на кухню.
Запах там стоял ужасный: смесь табака, перегара и недоеденной пищи, убирать которую ночью у Яны просто не было сил. За ночь дух этой адской смеси так и не выветрился, хотя форточка и была открыта.
Милославская отодвинула маленький металлический шпингалетик и распахнула обе створки окна. Поток воздуха ворвался в комнату, теребя занавески и высоко поднимая их на полом. Яне захотелось поскорее все вычистить и вымыть, избавиться от всего, что напоминало о вчерашнем. У нее было такое ощущение, словно жизнь начиналась заново. Ошибке с Галюсиной смертью она радовалась нисколько не меньше, чем сам Незнамов.
Через пару часов все в ее доме блестело. Гадалка, наслаждаясь свежестью, вздохнула с чувством облегчения и упала в кресло. Она достала из пачки сигарету и, закурив, стала размышлять. Джемма, увидев, что настроение хозяйки переменилось, стала ласково тереться о ее ногу, как бы напоминая о своем присутствии. Яна молча потеребила ее по холке и виновато пожала плечами.
Она глубоко ушла в себя, и только пепел, упавший с конца сигареты прямо на столик, заставил ее очнуться. Милославская посмотрела на часы и произнесла:
– Думаю, самое время ему позвонить.
Она говорила о Незнамове, который в это утро ни на минуту не выходил из ее головы. Яна протянула руку и сняла трубку с аппарата. С необъяснимой тревогой в душе она стала набирать номер телефона Дмитрия Германовича, сначала домашний, потом сотового. Сотовый почему-то был отключен, домашний не отвечал, рабочий – занят.
Гадалка сразу забеспокоилась. До дома Незнамов доехал благополучно – в этом она была уверена. Через полчаса после того, как клиент ее покинул, она позвонила ему домой и услышала знакомый голос, больше похожий на мычание. Сейчас Милославская рада была бы его услышать.
Через пять минут она снова повторила свою попытку – результат был тем же. Серьезная тревога овладела Яной. Подождав еще немного и вновь безрезультатно набрав номер, она поднялась со своего места и стала торопливо собираться, решив лично навестить Незнамова, надеясь застать его хотя бы в офисе.
Чтобы скоротать время, Милославская вызвала такси прямо к дому. Она нечасто так поступала, поскольку такая роскошь, если прибегать к ней регулярно, обходилась дороговато, но в экстренных случаях без лишних раздумий именно так и поступала. К тому моменту, когда она была готова к выходу, такси обычно уже стояло у ее ворот.
Собрав свои густые волосы в хвост и облачившись в черный облегающий брючный костюм, Яна выглядела очень спортивно, что вполне соответствовало ситуации. Она перекинула маленькую лаковую сумочку на длинном ремешке через плечо, юркнула ногами в удобные туфли-лодочки без каблука и, на ходу попрощавшись с Джеммой, быстро спустилась по ступенькам крыльца. Как раз в этот момент за воротами раздался сигнал.
– Отлично! – воскликнула Яна, радуясь, что ей не придется ждать и нервничать.
Водитель был молод и сноровист в вождении. Он ловко лавировал на дороге, обгоняя других и умудряясь почти всегда проскакивать на зеленый, поэтому до офиса Незнамова гадалка добралась довольно быстро.
Внешне вокруг все выглядело, как и прежде, никаких следов грозных событий не наблюдалось, и это несколько успокоило Милославскую. Будучи знакомой со здешними правилами, она без лишних слов расписалась в том самом журнале регистрации посетителей и беспрепятственно миновала вертушку. Прибытия лифта мирно ожидали несколько человек; все, казалось, шло своим чередом, тем не менее Яна нажала на кнопку нужного ей этажа с замиранием сердца.
То же самое сделали все, кто вошел в лифт. Двери кабины со скрипом задвинулись, и между пассажирами воцарилось традиционное неловкое молчание. Пухлая дама в крупных очках ежеминутно покашливала, слишком очевидно раздражая этим всех присутствующих.
Наконец на табло высветилась нужная цифра. Милославская в буквальном смысле рванула в холл, на выходе нечаянно наступив на ногу той самой пухлой даме, которая в ответ на Янино извинение только кашлянула сильнее обычного.
Виновато расшаркиваясь, гадалка услышала за спиной знакомый голос.
– Вы? – грянуло на нее.
– Я, – поспешно ответила она, еще не сообразив, с кем, собственно, имеет дело.
Напротив нее, поставив руки в бока, стоял Незнамов, опухший, с неестественно красными глазами.
– Слава богу, – машинально пробормотала Яна, обрадовавшись, что с Дмитрием Германовичем все в порядке.
– Чуть свет уж на ногах, – ответил он грибоедовской фразой, разведя руками.
Голос его звучал вполне оптимистично, из чего Милославская заключила, что ничего ужасного за ночь, к счастью, не произошло.
– Сотовый отключен, домашний не отвечает, рабочий занят… – несколько виновато объяснилась гадалка.
– Я ждал вас, – прервав ее, произнес Дмитриий Германович.
– Да?