Я – телохранитель. Забыть убийство
Шрифт:
День шел за днём. Китайгородцев просыпался поздно, завтракал неспешно, затем обходил территорию поместья. По ночам уже подмораживало, утром трава на лужайке блестела инеем, и казалось, что это такой огромный серебристый ковер расстелили на земле.
Обитателей дома Китайгородцев почти не видел. Пару раз был свидетелем того, как на своей машине возвращался Михаил – открывал багажник, извлекал оттуда пакеты со съестным, заносил в дом. Он и для Китайгородцева закупал продукты. У Китайгородцева свой персональный холодильник был на кухне. Откроет его утром, а там всегда
Ты очень скоро заметишь тут странности, сказал недавно Китайгородцеву Лисицын.
А ведь действительно странно с продуктами этими получается, если задуматься.
– Я не хотел по телефону, – сказал Китайгородцев. – Мало ли что.
Они с Хамзой шли по берегу пруда. Ночью гладь воды сковало первым тонким льдом, который за целый день так и не растаял, несмотря на солнце.
– Я здесь появился не как телохранитель, – сообщил итог раздумий Китайгородцев. – Я здесь как шпион.
– Лисицын? – приподнял бровь догадливый Хамза.
– Да. В прошлый раз, когда он уезжал – попросил меня повнимательнее присмотреться, – показал рукой на дом. – Он подозревает, что его родственники кого-то здесь прячут.
– Он сказал – кого?
– Нет.
– Намекнул хотя бы?
– Нет.
– Может, он действительно – того? – Хамза выразительно постучал себя по лбу пальцем.
– В любом случае – мутная какая-то история, – сказал Китайгородцев. – Если у Лисицына действительно проблемы с головой – каково нам будет с ним работать! А если он прав и у них в семье такой раздрай, что они уже шпионов друг к другу засылают…
Развёл руками. Это не работа, мол. Намаемся с такими клиентами.
– Хорошо, я подумаю, – пробормотал Хамза.
Как-то иначе ему прежде работа с Лисицыным виделась. А тут вдруг проблемы, о которых и не подозревал.
Вечерело. Ни в одном из окон дома не зажигали света. Хамза смотрел на тёмную громаду дома, как завороженный.
– А сам ты как думаешь? – вдруг спросил он тихим голосом, едва ли не шёпотом. – Есть тут кто-нибудь? Этот, про которого сказал Лисицын.
Китайгородцев скорбно посмотрел на шефа и тяжело вздохнул.
– Видите, какое это проклятое место, – сказал он. – Тут все потихоньку начинают сходить с ума.
Хамза не обиделся.
– Я подумаю, – снова пообещал он. – Что-то решу.
И кивнул так энергично, будто хотел избавиться от наваждения.
В эту ночь Хамза разбился.
Он отказался поужинать с Китайгородцевым, сославшись на занятость и отсутствие времени. Он действительно выглядел озабоченным и ещё – уставшим. Чай они всё-таки попили вместе. Потом Китайгородцев проводил Хамзу до машины. На улице уже было темно. В доме тоже. Этот мрак действовал Хамзе на нервы. Кажется, только теперь он понял, каково здесь Китайгородцеву.
– Будем решать, – пообещал Хамза уже в который раз за этот вечер.
Выглядело так, будто он хотел приободрить Китайгородцева. Ещё немного потерпи и твои мучения закончатся – так следовало понимать.
Хамза уехал. Он сам вёл машину.
На пути к Москве на ночной дороге Хамза заснул, и в том месте, где дорога делала изгиб, машина вылетела в кювет. От гибели Хамзу спасло то, что в его машине было восемь подушек безопасности, и ещё он был пристегнут.
В воскресенье Михаил привёз священника. Китайгородцев увидел из окна дома, как к крыльцу подкатил автомобиль, из которого вышел человек в чёрном: лицо молодое, но сурово-скорбное, как у Иисуса на иконах.
Священник, сопровождаемый Михаилом, вошёл в дом. Увидел Китайгородцева, посмотрел заинтересованно.
– Здравствуйте… батюшка, – сказал ему Китайгородцев, запнувшись.
– Здравствуйте, – сказал священник.
Он остановился и всматривался в лицо Китайгородцева.
– У нас сегодня служба, – сообщил он. – Приходите непременно.
Домовая церковь оказалась совсем крохотной, но это было едва ли не единственное место во всём доме, показавшееся Китайгородцеву светлым: иконостас золочёный и много позолоченной церковной утвари, горели свечи, заливая пространство живым и тёплым светом.
Здесь были Наталья Андреевна, Михаил и Китайгородцев, который стоял у самой двери и вообще старался оставаться неприметным.
Священник читал молитву сильным ровным голосом. Когда он делал паузу, было слышно, как потрескивают свечи.
Блеск позолоты притягивал взгляд и это вызывало какое-то оцепенение. Плыл по церкви сладковатый запах, было тепло и спокойно, а молитва звучала монотонно. Китайгородцеву казалось, что он растворяется в этом тёплом пахучем воздухе, тает, как тают, сгорая, свечи. Он уже не ощущал себя физически, он впадал в транс.
Как вдруг в полузабытьи в словах молитвы он выловил знакомое имя Георгий, очнулся, стал вслушиваться с вниманием, и в конце концов понял, что всё происходящее связано с генералом Лисицыным, годовщина смерти которого приходилась как раз на сегодняшний день.
Когда закончилась служба, Наталья Андреевна подошла к священнику и их беседа длилась долго.
Китайгородцев не решился покинуть церковь первым. Он стал свидетелем того, как после Натальи Андреевны к священнику подошёл Михаил, и они тоже разговаривали тихо и долго. И Китайгородцев вдруг понял, что и ему предстоит подобная беседа, хотя он и не представлял себе, о чём будет говорить. А получилось всё непринужденно. Священник, завершив беседу с Михаилом, перевёл взгляд на Китайгородцева, и вдруг сказал доброжелательно:
– Вас что-то гнетёт, я вижу.
– Вы правы, батюшка, – легко согласился Китайгородцев, потому что это было правдой.
– Это связано с вами? Или с вашими близкими?
– Мой старший товарищ, которого я уважаю и ценю, разбился в машине прошлой ночью.
– Он жив?
– Да, батюшка.
– Молитесь за него, – сказал священник.
Посмотрел в глаза Китайгородцеву, понял, что молитва для собеседника – едва ли не пустой звук, но не рассердился, и без раздражения, а, напротив, с мягкостью, произнёс: