Я твой ужас и страх
Шрифт:
Король Кошмаров поспешно разорвал поцелуй, перекидывая их на предыдущий уровень сна. Валерия отметила, что это самый странный и изматывающий поцелуй на ее памяти, чувства предельно обострились на пике агонии, пусть тому минуло почти две тысячи лет. Но чем-то до щемящей тоски знакомым отозвался его поцелуй, его губы с привкусом пепла…
— Что ты… Как?! — опешил Король Кошмаров, и она отчетливо чувствовала, что его бьет озноб, а на лбу выступает испарина, словно он второй раз умер.
— Чьи кошмары мы видели? Только мои ли? — спрашивала она, все еще непроизвольно гладя его жесткие волосы,
— Не надейся меня победить! — отпрянул Король Кошмаров, напуская на себя грозный вид. И вновь за его спиной черным и алым вихрем взметнулись две злые тени: его проклятье надежде, и его отрицание добрых снов. Но если он проклял саму надежду, то что же осталось в нем этим согревающим золотым свечением? Почему он постоянно твердил о ней?
— Опять слова о надежде? — сдвинула брови Валерия, ощущая, что оковы сна больше не властны над ней, словно разрубили цепь.
Она проснулась, точно лунатик, стоя напротив Короля Кошмаров. И наяву все еще чувствовала вкус пепла на своих губах. Они оказались снова в ее сумрачной комнате, где не обреталось ни извержений вулкана, ни квадриги вороных коней. Но сознание смерти вплавлялось смертью сознания, где-то за гранью понимания, точно в прошлом воплощении. Она принимала чужую боль как свою, делила его горе как свое. Иные же голоса подсказывали ей, что делать дальше: она приблизилась к Королю Кошмаров и единым слитным движением пантеры все-таки вырвала из плена черного песка золотых бабочек надежды.
— Вот она… Твоя надежда. Какая красивая, оказывается, — прошептала она, сжимая их в ладони, окружая кольцом своего сизого песка. Почему же сизого? Точно пепел извержения, точно вековая боль.
— Нет!
Он зажимал рану, пустоту, которая зияла в груди, из нее не текла кровь, там сквозила именно пустота, точно не хватало детали в механизме. Точно из тела вырвали душу…
Он согнулся, припадая измученно на одно колено, рукой хватаясь за пол, другую — протягивая к Валерии, которая глядела с болью, но продолжала, словно длилась их игра:
— Ты даже боль еще ощущаешь?
Хотя какая игра, после того, что вместе пережили в кошмарном сне на самом дальнем рубеже воспоминаний? Уже не игра, зато она нырнула без боязни на дно колодца, не ведая наверняка, сумеет ли вернуться, да что сулит ей каждый миг. Но она шла ради него, потом уже ради него, чтобы он вспомнил, кем был, чем поплатился за проклятье перед смертью, как стал повелителем кошмарных снов. Как по чьему-то напутствию, Валерия давно уже подозревала, что Король Кошмаров не сам соткался из дурных помыслов людей, уж очень много чувств осталось в нем от человека.
— Кх-кхх… Что в твоей руке? — хрипел он. Валерия не подавала виду, но сама боялась, что этим поступком убивает его. Показалось, он побледнел, и вновь делался полупрозрачным.
— Золотые бабочки надежды, вырванные из твоей груди, из твоего подсознания. Видишь, как они быстро гаснут в моем отчаянии. Твои… счастливые сны, — констатировала Валерия, укрывая бабочек серым песком, но под его покровом ни одна не погасла.
— А ты двуличная. На вид наивная девочка, а сейчас… Коварная женщина, хищник, — сипел Бугимен, щелкая зубами.
— Ты прав, наверное. И очень уставшая, к тому же, — с ледяной выдержкой проговорила Валерия, однако тело ее содрогалось от беспокойства. Что хуже всего, похоже, Бугимен после возвращения из глубокого слоя сна сам так и не вспомнил момент их смерти в древности. Или только его смерти. Валерия старалась не думать о том, как выглядит мертвая она со стороны.
— Отпусти их! Верни! Ведь это не твое! — взмолился, наконец, Король Кошмаров. И две тени, что вечно следовали за ним, взметнулись, исходя мучительными корчами. Их-то и желала уничтожить Валерия, лишить подпитки. Они отравляли его через безумную надежду о забытом, срывали все воспоминания в кривотолки. Кровь и тьма потеряли свои ухмылки.
— Интересно, что же хранит в себе этот крошечный жалкий сгусток надежды? И что будет, если уничтожить его? — глянула беспощадно на свою ладонь Валерия. — О! Вот еще одна скоро почернеет. Что? Слуги-кошмары не могут вырвать их, потому что сразу уничтожат? Сам не можешь коснуться, потому что состоишь из уничтожающего их черного песка? Как печально и страшно.
Бешеная квадрига коней — его ненависть, его боль, его личный кошмар — вставала на дыбы, кружила возле Валерии, но та оставалась недостижима для воплощенного ужаса Короля Кошмаров.
— Не трогай! Не смей! — восклицали кровь и тьма его голосом, но постепенно растворялись. Порой необходимо причинить боль, чтобы вскрыть слишком запущенный нарыв. Это Валерия поняла еще по общению с детьми в школе, по своему побегу от родителей, которые, наконец, почти разобрались в своих чувствах. Теперь она видела это в Короле Кошмаров, и не собиралась отступать. Приходилось временно играть отведенную самой себе роль коварства:
— А что такого? О, да ты в панике… Какой взгляд. Бессилие. Легко же сделать человека беспомощным, найдя его потаенные раны. Сколько, говоришь, тебе веков?
— Отдай! Прошу! Если ты не отдашь… — он простирал к ней руки, внезапно признавая, точно прозрев: — Меня же больше нигде нет!
Он заворожено глядел на свет, который прорывался яркими искрами сквозь завесу серого полога ее ладони. Кровь и тьма, вздрогнув, исчезали, но покрытый пеплом город, Бугимен, кажется, все еще не вспоминал. А ведь именно так крылась его главная боль, его истинная причина. Он-то убедил себя, будто всегда существовал в таком странном качестве, всегда жил лишь мечтой о мировой власти. Зато подсознание ведало больше него, но рассказывать — нельзя, иначе сам не вспомнит, иначе не примет, не отринет цепей.
— Какие эмоции! — вздохнула Валерия. — Вот, держи.
— Не трогай меня, не смей льнуть… — попятился он, сбивая спиной картину со стены. Он метался, точно в бреду, он попал в свой кошмарный сон.
— Как же я иначе их верну? — улыбнулась беззлобно Валерия, разжимая ладонь, прикасаясь к его груди, замерев на пару секунд. — Вот и все. Твоя надежда снова в недрах твоей безысходности.
— Да кто же ты, в конце концов?! Отойди! — бился и вился среди комнаты Король Кошмаров. Глаза его безумно горели, словно на него обрушился целый океан, точно он тонул и отбивался от незримых противников.