Я у тебя болю…
Шрифт:
"Какая ж ты хорошенькая!!!" – пишет,
и я после "Спасибо" ставлю смайл:
на старом фото сердце счастьем дышит
(не аритмия, доктор, там – фристайл),
там двадцать дней – тепла, покоя, моря,
и три недели сладостных ночей,
когда от счастья слёзы – не от горя,
я не твоей была тогда – ничьей,
и на губах игривая свобода,
и в глубине зрачков порочных – страсть,
которую ты жаждал год от года,
но так и не осмелился украсть.
Я медленно
сама себе чужая, не своя,
натягивая смайлик, как забрало:
"Спасибо, эта девушка – не я"…
Музыки фон – в уши
Музыки фон – в уши,
и бегунок – вправо,
чтоб не кричать – слушать.
Оба с тобой – правы.
И на замков восемь
заперта дверь в душу,
жизни уже – осень,
а я ещё – трушу
просто в глаза – прямо:
как без меня – горько?
Оба с тобой – правы.
Счастья вот нет только.
Мне без тебя – вольно
[след от цепей – прячет],
только дышать больно,
я – по чуть-чуть…
[Плачет]
Жить
Я умею быть сильной и не пасовать
перед трудностями, никогда не сдаваться;
никому ни в душу, и ни в кровать –
не лезть, не учить морали, не читать нотаций,
прощать близких, ставших дальними,
и друзей бывших (воевать с ними что ли?),
отпускать всех на любые расстояния
(добрый Бог наградил нас свободой воли,
каждого); перед врагом прошлым,
если пришёл – отворить двери,
быть готовой к плохому, но ждать – хорошего,
раскаявшегося – простить.
Просто так.
Верить.
Но раз за разом – почему-то ножи в спину,
липкий солёный ручей по ногам – в землю,
ты, клявшийся на крови – "не покину!",
на "извини"
сил нашёл
еле.
Боль где-то в горле липким стоит клубком,
в землю лицом – жизни заряд сажая –
падаю… Недруги пнут в ребро сапогом:
корчится, больно – значит, ещё живая.
Господи, слышишь, пожалуйста, дай мне сил,
встать, о боли своей не крича – молчА,
и сказать большое искреннее спаси-
бо всем моим недругам, врагам, палачам:
пусть от боли – страшной, невыносимой –
зубы буду упрямо в песок крошить,
неправильно, некрасиво,
но –
жить.
Жизнь
Да я бы давно их звала всех по имени-отчеству –
свои эти самосбывающиеся пророчества
(особенно то, про тебя, особенное одно),
если б они, камнем упав на дно
моей реальности, выбили бы его,
разрушив фундамент, рассыпав глухие стены,
чтоб я смогла выйти за рамки одной сцены,
уволиться из этих провинциальных актрис,
что сами себя много лет лишь играют на бис,
получая охапками чью-то любовь и цветы.
Но к чему это все, если даритель – не ты,
и каждый раз, выходя на финальный поклон,
думаешь: это сон, это сон, это просто дурацкий сон,
но вглядываешься в зала тебя пугающую тьму,
в тысячи лиц, не принадлежащие никому,
и до одуренья хочешь просто выйти отсюда на свет –
в настоящую жизнь…
Но это и есть она, и другой, к сожалению, нет…
Я эту любовь не ращу и не пестую
Я эту любовь не ращу и не пестую —
ты знаешь, всё наоборот:
она замерла, не растёт – бесполезно: всё
равно я иду на аборт.
Пусть вырежет/вычистит/химией вытравит
её многоопытный врач…
Но всё, что случится – сквозь слёзы он выдавит:
"Прости. Метастазы. Поплачь."
Мы с ней столько лет – неделимое целое
(единый клубок метастаз),
я всё, что смогла, чтоб убить её – сделала
(убила – обеих за раз).
Нет, не ты его увела
Нет, не ты его увела –
я сама тебе отдала,
я сама отпустила: на,
раз настолько ты влюблена,
что его так не бережёшь —
от меня вместе с кожей рвёшь
наживую, наркоз не дав…
Отдала его – не предав,
отпустила его – любя,
ну, подумаешь, у тебя —
ну, подумаешь, не со мной,
но живой…
Забирай его, получай —
он два сахара любит в чай,
а, хотя – не мои дела:
я и так его отдала,
не была ему палачом —
ни упрёка ему ни в чём,
не рыдав на его плече…
Он был – мой,
а теперь – ничей…
Как живут люди, утратившие свой Рай?
Как живут люди, утратившие свой Рай?
Чем их пугает Бог, искушает Змей?
Кто говорит им: вставай сюда, выбирай
(брать надо – это, то – выбирать не смей!)?
Как выбирает из двух нас теперь Адам?
Он и в Раю-то просто на поводу
Евы пошёл (делай ставки – я всё отдам,