Я ухожу. Прощай навеки. Твоя душа

Притуляк Алексей

 - Какую днюху! Днюха была вчера. Вчера после ревизора пили — забыл?

 - Забыл, — кивнул вчерашний Добчинский.

 Потом, довольно хрюкнув, он достал из кармана мокрого (дождь уже пошел?) плаща бутылку водки.

 - Бибамус! — радостно прокомментировал он.

 - Э нет, Митрофанов, нет! — замотал головой Виктор Анатольевич. — Не буду я с тобой сейчас пить.

 - Эт почему же это? — возмущенно воззрился на него Митроха.

 - А–а–а, — понимающе подмигнул он в следующую секунду и кивнул. — Понял, не дурак…

 Он перевалился на другую сторону, едва не рухнув со скамейки, и с оглушительным «оба–на!» извлек из другого

кармана вторую бутылку водки.

 - Гуляем, Витюха! — прогремел он.

 Виктор Анатольевич обреченно откинулся к стене.

 - Получите, распишитесь, — произнес он.

 - А? — не расслышал Митрофанов.

 - Ничего, Митроха, ничего…

 Он прошагал к телефону и набрал номер театра.

 - Алло, — отозвался помреж Полухин.

 - Александр Ильич, здравствуйте… Это Корягин.

 - Корягин! Какого хрена, Корягин?! Ты почему не в театре?

 - Видите ли, Александр Ильич, тут такое дело… Я вам сейчас все объясню…

 - Объяснишь, Корягин, объяснишь! — взревел помреж. — Вот сейчас приедешь в храм Мельпомены и объяснишь, твою мать! Двадцати минут тебе хватит, артист, а?.. Не слышу!.. Корягин!

 - Да, — кивнул он, прочищая горло. — Да, Александр Ильич, я постараюсь…

 - Ага, Корягин, ты уж постарайся, — не унимался помреж. — Ты очень постарайся. Иначе Портос тебя сожрет. А что он не доест — то я дохаваю. Так что давай, Корягин, давай!

Цветы для Сони

 - Ну что смотришь? — спросил Иван, глядя в грустные собачьи глаза. — Жрать хочешь?.. Я тоже, брат, хочу. Так хочу, что хохочу. У нас ведь оно как: вчера ничего не ели и сегодня вчерашнее подогрели. Так что ты лучше иди, иди по добру по здорову, не вводи в искушение… Слышь, Чебурек, тебе говорят. Иди! Ты хоть и тощий и блохастый, а все же живность. Так что давай, не смущай.

 Он мягко оттолкнул собачью морду, встал и, крякнув, поднял на плечо свой аккордеон. Чебурек — грязно–рыжая лохматая дворняга — сделал несколько шагов в сторону и замер в раздумьях. Он колебался: идти ли ему за Иваном, или попробовать пробежаться до рынка. Что–то подсказывало ему, что от Ивана толку сегодня будет мало. С утра над городом повис мелкий противный октябрьский дождь. А в дождь, известное дело, много не заработаешь. Если и выходит кто в такую погоду, в выходной–то день, так разве что пьянчуги — за опохмелом, — да те немногие бедолаги, которым все одно где пропадать.

 Иван махнул на Чебурека рукой и пошагал вперед по Ходячей. Шел он уверенно и твердо, так, будто точно знал, куда и зачем идет. А между тем пребывал он в полной растерянности. Осень — вот она, наступила–таки. С опозданием большим, — за что ей огромное спасибо, — однако же наступила. Лето, с его парками, водной станцией, городской площадью и гуляньями допоздна — закончилось. Лето — благодатная пора. Летом, бывало, и по пятьсот рубликов можно было наиграть за день. Был год, — Иван навсегда его запомнил, — когда за один только летний месяц он почти десять тысяч наиграл.

 Осень и зима — вот это швах. Это две убийцы. Зимой, понятно, много не поиграешь: в морозец так пять–десять минут и все — пальцы слушаться перестают. И не посидишь опять же долго — ни ватники, у сторожа этажом выше купленные, не спасают, ни валенки. Подогрев изнутри помогает, так ведь на него ж еще заработать надо сначала. Осень и того хуже. Осенью главное условие не соблюдается: проходимость. Отсутствует людской поток, а с ним отсутствуют и денежки. Осенью нужно перемещаться в такие места, куда люди волей–неволей приходят: на рынок, в церковь, на вокзал, к цирку, на крайний случай — к аптекам или к универмагу. Но тут другой фактор в действие вступает — конкуренция. На рынке появляться — это вообще здоровьем не дорожить. Черножопые, те ладно, те ничего — ну прогонят, в крайнем случае пинка дадут. Но у них можно и сигарет выпросить, а то и бутылку — они хоть и горячие, но не злобливые и не жадные как наши. А вот охранникам, церберам, попадешься — по морде получишь обязательно. Ну а хуже всего — конкуренты. Не сами, конечно, просители, а их хозяева. Эти, если прищучат, то уволокут куда–нибудь в укромное место и будут бить долго и жестоко. Убить могут или покалечить. Ему, Ивану, по пальцам один раз били арматурой — предупреждали для первого раза. Повезло — один только палец и сломали, спасибо, что не все, а то бы закончилась его карьера, если и не навсегда, так надолго…

 У церкви тоже все места давно поделены. Там Архидьякон (кличка такая) давно свои порядки установил. Сезонный билет даже осенью полторы тысячи стоит плюс сто рубликов ежедневно, независимо от выручки. И никаких тебе долгов: не рентабелен — пошел долой с паперти!

 Вокзал… Там Коля Хромой. А Коля Хромой — это вам не Архидьякон. Он билетиков не продает и бесед душеспасительных не ведет. Чуть что не так — можно ведь и под электричку попасть.

 Вот и остаются тебе прочие общественные места вроде цирка, универмага да разных других забегаловок. Там смотрящий в крайнем случае по морде треснет разок, если процента не наберешь. Однако, в тех местах и наработать что–нибудь трудно, ох трудно.

 Аккордеон тянет плечо…

 Аккордеон — это иваново все. Это единственное, что позволяет ему выжить. Спасибо, земной поклон матери, которая когда–то отдала его в музыкальную школу, заставила его там учиться, долбила его нещадно и не пускала на улицу, заставляя целыми днями и вечерами гонять гаммы, ругалась из–за этого с соседями, плакала перед учителями, вымаливая прощения для своего разгильдяя… Спасибо! Пришло время, и Иван понял, что такое музыка. Инструмент понял. Себя понял. И заиграл. Да как заиграл!..

 Когда те, на рынке, прижали его за гаражами и один из них достал нож, Иван испугался. Но испугался он не за себя — он инстинктивно потащил аккордеон дальше за спину. А те Ивана–то резать и не собирались для первого раза. Они хотели инструмент покалечить.

 - Давай сюда свою шарманку! — приказал тот, с ножом.

 - Это зачем же? — насупился Иван.

 - Слышь, чудовище, ты борзой, что ли? — оскалился второй, тот, что был с арматурой. — Нам ведь и кишки твои на перо намотать — тоже не вопрос. Давай лучше музыку. Мы гармошку твою покалечим, для порядку, и разойдемся на первый раз.

 - Не дам, — ответил Иван холодея.

 - Может кончим его? — предложил первый.

 - Утихни, Бес, — огрызнулся второй. И ласково обратился к Ивану:

 - Слышь ты, чучело, ты не догоняешь, что по нитке сейчас ходишь? Ты, кнопкодав, на чужую территорию залез со своей гармошкой, а значит — должен быть наказан. Мы не шибко злые, ты на Беса не гляди, лютовать с первого раза в правилах не держим. Мы тебя накажем чуток, морально, и — ходи дальше, куда шел.

 - Инструмент не дам! — отрезал Иван, ища глазами в куче мусора, чем бы можно было отмахнуться.