Я украду твой голос
Шрифт:
Рука Норкина вновь потянулась к бутылке. Пальцы уже прикоснулись к холодному стеклу, как вдруг за спиной прозвучал требовательный голос:
— Подождите. Не надо больше пить!
Глава 11
Альберт Михайлович Норкин вздрогнул — его поймали за распитием алкоголя в рабочее время! Но какое теперь это имеет значение. Неудачливый дирижер равнодушно обернулся. Перед ним стоял долговязый подросток с искривленной шеей, в давно не стиранной заношенной одежде. Из-под неряшливых длинных черных волос торчали оттопыренные уши.
Норкин удивился. Как оказался этот мальчишка в закрытом кабинете? Он совершенно не слышал шагов или звука открывающейся двери. Ах да! Это из-за музыки, которая продолжала звучать из патефона. Дирижер остановил пластинку, посмотрел на нее, словно решая, а не выкинуть ли диск в окно и не уйти ли сегодня куда глаза глядят, а там, будь что будет.
— Вы хотите, чтобы ваш оркестр звучал так же, как эта запись? — осторожно спросил подросток.
«Это невозможно», — пошевелил губами Норкин. К нему иногда заглядывали любопытные дети уборщиц в надежде получить леденец или конфету. Этот переросток уже великоват для детских сладостей, но, судя по его худобе и облезлой одежде, он никогда и не ел приличных конфет. Дирижер взял шоколадную конфету из маленькой вазочки рядом с бутылкой коньяка и протянул подростку.
— Возьми и оставь меня в покое.
— Мне не нужна конфета, я… Я хочу учиться.
— Чему? Здесь не школа.
— Музыке. Нет, музыку я знаю. Вот этим значкам, которыми записывают музыку, — Марк показал на раскрытый нотный альбом.
Дирижер усмехнулся. Этот паренек сумел его рассмешить. «Музыку я знаю!» Что за наглое заявление. Да чтобы разбираться в Ее Величестве Музыке, надо упорно учиться долгие годы, а потом посвятить ей всю жизнь. А за плечами этого оборванца от силы несколько классов музыкальной школы, и он еще смеет такое заявлять!
Норкин извлек из огромной коллекции пластинок на стеллаже диск и включил патефон. Как только зазвучали первые аккорды, он спросил:
— Кто написал эту оперу?
— Вы спрашиваете про автора?
— Да. Назови мне имя композитора.
— Я не знаю.
— Ха! А кто автор этой симфонии? — Норкин поставил новую пластинку.
— Я не запоминаю фамилии.
— А это произведение кто написал? — Норкин сдвинул головку с иглой.
Парень вновь не смог ответить. Дирижер злорадно гремел на весь кабинет:
— Ты не знаешь Верди, Бизе и Прокофьева! Как же ты можешь говорить, что знаешь музыку! Ты бестолочь, пустое место! Нечего строить из себя вундеркинда. Бери конфету и проваливай! Ты ведь за ней приходил?
Паренек с виноватым видом мялся на прежнем месте.
— Верди, Бизе и Прокофьев. Я запомню. Я слышал эту музыку и знаю ее. Только я не думал, что нужно запоминать авторов. Вот выключите патефон, а я продолжу. Выключите.
— Что ты продолжишь? — озадачился Норкин. — Если ты умеешь пиликать на скрипке, то это не значит, что я буду тебя слушать.
— Я не умею на скрипке. Я еще не пробовал.
Дирижер рассмеялся.
— Он не пробовал. Еще не пробовал! Скажите, пожалуйста! Да что я тебя все слушаю. Не хочешь конфету —
Норкин отключил патефон, потянул за фантик с двух сторон и бросил в рот большую конфету. Зубы увязли в мягком шоколаде. Альберт Михайлович хмуро смотрел на подростка и развязно жевал. Неожиданно в кабинете заиграла труба. Звук был четким и ясным. Норкин недоуменно покосился на отключенный патефон. Именно эта партия должна была продолжить прерванную симфонию Прокофьева. Но патефон молчал.
Источником звука оказался невзрачный гость дирижера. Альберт Норкин, раскрыв рот с недожеванной конфетой, смотрел на подрагивающий кадык и вытянутые губы подростка. Он поймал себя на мысли, что если закрыть глаза, то создается полное ощущение присутствия в комнате профессионального трубача.
Тем временем напряженная шея Марка расслабилась. Он опустил голову и произнес:
— А дальше там солирует скрипка.
И в кабинете нервно задрожали струны. Живое звучание обволакивало и ласкало потрясенного дирижера. Когда мелодия стихла, он долго молчал, затем прокашлялся и сделал замечание:
— Это не скрипка, это альт.
— Я запомню, — вежливо пообещал необычный мальчик.
Норкин, уже не таясь, выпил рюмку коньяка и задумался. У мальчика талант к подражанию. Это несомненно. Из него, наверное, получится хороший пародист или имитатор, но появился он совершенно некстати. В былое время Норкин, возможно, и придумал бы, как использовать этот дар, у него были связи в эстрадных кругах, но сейчас, когда будущий концерт почти провален, и надо подготовиться к позорному отъезду, а то и аресту, совсем не до мальчишки. Он сгреб остатки конфет и протянул их неухоженному подростку.
— Это тебе. Возьми и ступай. Я ничем не смогу тебе помочь.
И тут Марк заговорил. Он стряхнул неуверенность, придал голосу убедительность и нотки очарования.
— Сможете. Но сначала я помогу вам. Потом вы научите меня читать и записывать музыку, а еще управлять мелодией.
— Кактыпоможешьмне!?
— Вы хотите, чтобы ваши музыканты играли так же, как на этой пластинке. Это легко осуществить. Я слышал и то и другое и знаю, кто из них и где ошибается. Включайте, и я расскажу.
Оторопевший дирижер не смог пошевелиться. Марк сам опустил пластинку, подкрутил ручку завода патефона и плавно опустил иглу в первую бороздку.
— Слушайте. Вот здесь третий справа во втором ряду поздно дергал самую толстую струну. А здесь три скрипача, сидящие за его спиной, вступали одновременно, а надо, чтобы второй и третий двигали смычком каждый с полусекундной задержкой. Тогда мелодия приобретет объем. В этом эпизоде ваш солист просто прижимал струны, а надо вибрировать пальцами. А здесь, слышите, ваш музыкант с самой длинной трубой звучит не так. Надо глуше и протяжнее. А в этом моменте металлические тарелки после удара надо закрывать ладонями. Слышите, большая скрипка, которая опирается на пол, как звучит? А на вашей струна дребезжит, ее надо подтянуть. Скажите это женщине, которая на ней играет. Вот здесь пока все совпадает, а с этого момента опять…