Я умер вчера

Маринина Александра

– Вы правы, – снова кивнула она, – сегодня он еще и работать мне мешает. Мне стало трудно принимать решения.

– Именно из-за того, что вы боитесь ошибиться и поступить неправильно?

– Да, именно из-за этого. Может быть, мне сменить работу?

– Не имеет смысла. Страх все равно останется, вы и на другой работе будете бояться совершить ошибку. Страх нужно преодолевать. Вы должны научиться бороться с ним, понимаете? Выработать приемы, при помощи которых вы не позволите ему управлять вашей жизнью. Это долгая и трудная работа, но другого способа нет.

– А как же вы? – внезапно спросила Настя.

– Что – я?

– Ваши страхи. Вы говорили мне, что боитесь сойти с ума, потому что у вас мания преследования и вам мерещится слежка. Мы с вами выяснили, если помните, что слежка действительно была, так

что никакой мании у вас нет. А вы все равно продолжаете бояться.

Готовчиц изменился в лице и буквально посерел на глазах. Только что, ну вот только что, разговаривая с Настей как психоаналитик, он был совершенно нормальным, он не прятал глаза и не хрустел пальцами и вдруг в один миг превратился в того, прежнего, вызвавшего такие сильные подозрения и у Игоря Лесникова, и у самой Насти. Взгляд его уперся в какую-то точку в верхней части стены. Он молчал.

– Так как же, Борис Михайлович? – настойчиво повторила Настя.

– Вы… Мы с вами выяснили… То есть вы выяснили, что за мной следили люди, которых наняла Юля. Но были еще двое, раньше, до них. Про них вы ничего не сказали. Вы знаете, кто они? Почему они ходили за мной по пятам?

«Знаю, – подумала Настя. – Но вам, Борис Михайлович, знать об этом не нужно. Если бы Заточный хотел, чтобы я вам об этом сказала, он дал бы мне это понять».

– Мне кажется, вы ошибаетесь, – сказала она. – Вам просто померещилось. Скажите мне, как вы боретесь со своим страхом? И почему позволяете ему управлять вами, если так хорошо во всем разбираетесь?

– Почему? – Он перевел на нее больные глаза. – Почему? Потому же, почему и вы совершили свою ошибку. Я могу бороться с вашими страхами. А со своими – не могу. Страх иррационален… Впрочем, я, кажется, уже говорил вам это. Вы, глядя на меня, находите миллион логических объяснений и не понимаете, почему я так боюсь. Вам кажется, что вы на моем месте не испугались бы. Точно так же как я, слушая вашу историю, думаю о том, что на вашем месте никогда не сделал бы такой ошибки и тем более не стал бы так переживать из-за нее. Но каждый из нас, к сожалению, стоит на своем месте, и с этого места наши беды и проблемы выглядят совсем не так, как со стороны.

– Может быть, вам нужно обратиться к специалисту? – предположила Настя.

Она вдруг испытала острую жалость к этому человеку, который, в сущности, ни в чем не виноват, кроме того, что обладает хорошей памятью и наблюдательностью. Его рекомендовали как грамотного специалиста, МВД устроило обычную рутинную проверку, ну, может быть, более тщательную, чем в других случаях, потому что речь идет об очень ответственной должности, но таких проверок проводятся тысячи. В ходе проверки проводилось и наружное наблюдение, и Готовчиц имел несчастье это засечь. Вот и вся его вина. А он с ума сходит от страха, бедняга. И сказать ему нельзя. Приходится молчать и смотреть, как он мучается. Черт возьми, ну когда же в милиции появятся хорошие профессионалы в нужном количестве, чтобы не калечить психику людей почем зря?!

– К специалисту? – непонимающе повторил Готовчиц. – К какому специалисту?

– К такому же, как вы. К психоаналитику.

– Нет!

Он выкрикнул это поспешно и резко, словно сама мысль показалась ему кощунственной.

– Нет, – повторил он чуть спокойнее, будто испугавшись собственного порыва и устыдившись его.

– Но почему же?

– Нет. Я мог бы это сделать, если бы среди таких специалистов у меня был близкий друг, которому я могу полностью доверять. Но такого друга у меня нет. У нас тоже существует конкуренция, как и везде. И я не могу допустить, чтобы обо мне говорили, что у меня есть проблемы, с которыми я не справляюсь. Вы пойдете лечиться к дерматологу, который весь покрыт язвами и прыщами?

– Не пойду, – согласилась Настя.

Она просидела у Готовчица почти три часа. За это время он дважды угощал ее чаем, при этом смущенно извинялся, что к чаю у него ничего нет, даже лимона. Настя поняла, что он давно не выходил из дома, даже в магазин не наведывался. «Надо же, как он боится, – думала она по дороге на Петровку. – Того и гляди, с голоду умрет. Но из дому не выйдет. Что же мне сказать Заточному? С одной стороны, дядька вроде бы приличный, и специалист явно неплохой. Про меня он все понял правильно. Я слушала его и внутренне соглашалась со всем, что он сказал. Правда, он не сказал ничего

нового, слава Богу, у меня пока еще хватает мозгов и силы воли разобраться в своих проблемах и сказать самой себе неприятную правду, но тот факт, что Готовчиц с первого же предъявления все увидел, говорит в его пользу. Но с другой стороны, если у него бывают такие страхи, то как он сможет работать в министерстве? Там же взрывоопасная информация, только и жди, что наезжать начнут с целью ее получить. Наверное, Готовчиц и сам еще не знает, что его примеряют к этой работе. Ну и правильно. Что толку приглашать человека, обещать ему должность, а потом, после проверки, отказывать? Лучше сначала проверить, а потом уж предлагать работу, если он подойдет. Но как мне его жалко было! Так хотелось сказать про наружников… Но нельзя было. Только теперь я понимаю, как трудно было тому же Заточному тогда, зимой. Он видел, как мне тяжело, но не мог мне помочь, потому что должен был молчать, чтобы не сорвать комбинацию. Пожалуй, зря я на него так окрысилась. Ему тоже несладко пришлось. Ладно, с выводами по господину Готовчицу пока подождем. Мы договорились, что он попытается мне помочь, я буду приходить к нему раз в неделю на прием. Помощи я от него, конечно, никакой не жду, сама справлюсь, после сегодняшнего разговора мне стало как-то полегче. А понаблюдать за ним нужно, чтобы не ошибиться в оценке, а то перед Иваном неудобно будет. Он же на мое мнение понадеялся… Черт возьми, опять я боюсь ошибиться! Ну уж нет, не выйдет. Я знаю, откуда этот страх, я знаю, почему он появился, но я же не стала глупее за последнее время, я такая же, как была раньше, и если раньше я была уверена в своих оценках, то почему сейчас должна сомневаться? Не должна. Я не должна сомневаться… Я не должна бояться…»

* * *

Мое известие о намерении развестись и уйти, оставив ей все имущество и деньги, Вика восприняла на удивление спокойно. Все-таки она молодец, прекрасно владеет собой, даже тень радости не мелькнула на ее лице. Молча пожала плечами, покрутила пальцем у виска и ушла в другую комнату. Через некоторое время вышла, одетая в строгий деловой костюм. И снова мое обоняние больно резанул запах ее духов. Какие противные! И как они могли мне раньше нравиться?

– Твое решение окончательно? – спросила она, серьезно глядя на меня.

– И обжалованию не подлежит, – весело подтвердил я, чувствуя невероятное облегчение оттого, что вышел из кризиса и нашел лазейку в ситуации, которая казалась мне безвыходной.

– Объясниться не хочешь?

– Не хочу.

– Тогда одевайся.

– Зачем?

– Пойдем в загс, подадим заявление. Чего ж тянуть, если ты решил.

Торопится, мерзавка! Делает вид, что смирилась с моим решением, а у самой небось внутри все поет от радости. Как же, от душегубства ее спасли, грех на душу не дали взять.

Мы вышли на улицу и отправились в сторону загса, который находился в трех кварталах от нашего дома. Солнце сияло, деревья покрылись зеленой дымкой, мимо нас проходили красивые девушки в мини-юбках, и жизнь казалась мне почти прекрасной. Я словно заново родился. Надо же, столько времени я был ходячим мертвецом, которого ничего не радовало и ничего ему не было нужно, который не строил планов ни на завтра, ни на ближайший вечер, а сегодня я снова жив и обрел способность радоваться существованию. Как хорошо, что на моем пути попался Лутов! Если бы не он, я бы так и сидел сложа руки, чувствуя себя ягненком, предназначенным для жертвоприношения. Как ни странно, но Вике я готов был принести любую жертву, ибо понимал, сколь многим пожертвовала она сама и сколько вытерпела за все годы жизни вместе с моей матерью. Честно говоря, если бы не она, я бы никогда не стал тем, чем стал, потому что только ради нее, ради Вики, я насиловал себя в «Лице без грима», чтобы обеспечить ей хотя бы на пятом десятке достойное существование. Я очень любил ее и готов был ради нее на все. Для самого себя я бы ничего делать не стал, так и просидел бы рядом с сумасшедшей матерью, зарабатывая жалкие гроши. В определенном смысле Вика имела право претендовать на все мои деньги, точнее, наши деньги, поскольку не будь ее рядом со мной – и денег бы этих не было. Интересно, понимает она это так же, как понимаю я? Наверное, нет. Она всегда была деликатной и никогда не считала, кто кому чем обязан. Впрочем, кто знает, какой она стала теперь, когда завела себе любовника…