Я умер вчера
Шрифт:
Мне стало немного легче. В самом деле, о чем я говорю? Какое ясновидение? Тот факт, что мать сегодня разоралась на тему Викиной неверности, просто попал в струю, а ведь если вспомнить, то она это заявляла всегда. Все годы, что я был женат на Вике, мы вынуждены были слушать ее бесконечные пассажи по этому поводу, и степень тонкости или грубости намеков варьировалась исключительно в соответствии с состоянием психического здоровья. Если мать была в ремиссии, ее высказывания были не более чем просто оскорбительны, вот как сегодня, если же наступало обострение, а длилось оно, как правило, от нескольких дней до двух-трех недель, то речь ее, адресованная Вике, становилась нецензурной и изобиловала ненормативной лексикой. А Вика мужественно все это сносила, еще и меня успокаивала, уговаривала, чтобы я не сердился на мать, потому что она больна и не ведает, что творит. Бедная девочка…
На машине я доехал до ближайшего метро и зашел в вестибюль в поисках телефона-автомата, с которого можно звонить по карте. Я терпеть не могу жетонные автоматы, они вечно неисправны, глотают жетоны и не соединяют, а кроме того, через короткие промежутки времени надрывно и угрожающе пищат, требуя очередной добавки. Телефон нашелся, и я позвонил Лутову.
– Вы были в загсе? – спросил он.
– Да, все в порядке, спасибо, что подстраховали. Завтра свидетельство будет готово.
– Ну и отлично. А как ваша матушка?
– С матушкой хуже. Она все мои предложения приняла в штыки и категорически отказалась. Придется, вероятно, действовать через суд и через органы опеки, но это столько мороки!
– Александр Юрьевич, неразрешимых проблем нет, – рассмеялся в ответ Лутов. – Ваше дело в этом случае абсолютно правое. Если ваша матушка действительно страдает психзаболеванием и имеет инвалидность, то вы вправе поставить перед судом вопрос о признании ее недееспособной. Вам никогда не откажут в иске, потому что все строго по закону. Другое дело, что это и впрямь очень долго. Поэтому если вы торопитесь, я могу предложить вам помощь. Если же не торопитесь, то моя помощь вам не нужна, потому что, повторяю, основания для иска у вас законные.
– Я тороплюсь, – сказал я.
Я действительно торопился. Та жизнь, в которой я барахтался больше сорока лет, та жизнь, в которой я уже побыл мертвецом, стала для меня непереносимой. Я не мог находиться рядом с Викой, зная о том, что она мне изменяет, что она хотела меня убить, и раздражаясь от ее вида и запаха ее духов. После похода в загс мы перестали быть мужем и женой, и я не понимал, как мы теперь сможем жить в одной квартире. А больше мне жить негде. Не к матери же бежать? Мне и сегодняшнего-то хватило по самое горло. Я не мог заниматься программой на телевидении, потому что делать деньги так, как Витя Андреев, я не умел, а оттягивать на себя рекламу за счет унижения и оскорбления хороших в общем-то людей мне было противно. Я хотел уйти к Лутову как можно скорее. Он казался мне надежным кровом, под которым меня не настигнет ни одна неприятность.
– Хорошо, я посмотрю, что можно сделать, – ответил Лутов. – Конечно, мне вряд ли удастся помочь вам оформить все документы так же быстро, как развод.
– Я понимаю.
– Позвоните мне завтра с утра, я скажу, куда и к кому вам обратиться.
– Спасибо, – тепло поблагодарил я, – прямо не знаю, что бы я без вас делал. Умер бы, наверное.
– Ну, не преувеличивайте. Всего доброго, до завтра.
А ведь я не преувеличивал. Лутов даже не догадывался, до какой степени я был точен и близок к истине в своем высказывании.
ГЛАВА 10
Татьяна Григорьевна Образцова решения принимала легко. Разумеется, сомнения не были ей чужды, но излишние колебания она преодолевала быстро. Годы следственной работы, в течение которых ей доводилось отдавать под суд не только мелких жуликов и жалких идиотов, но и настоящих акул теневого бизнеса, сделали ее жесткой и резкой. Она, в отличие от той же Насти Каменской, мало чего боялась в этой жизни. Поэтому если проблема была, как она выражалась, не витальной и неправильное решение ничьей жизни не угрожало, она сомневалась недолго.
Дело об убийстве колдуньи Инессы было непростительно запущенным, и виновата в этом была только она, Татьяна, да еще, может быть, объективные условия, которые просто не позволяли добросовестно и тщательно заниматься всеми восемнадцатью делами, находящимися в производстве у следователя Образцовой. Времени до ухода в дородовой отпуск оставалось немного, и единственным шансом хоть как-то сдвинуть расследование с мертвой точки была беседа с профессором Готовчицем, в отделении у которого Инна Пашкова несколько лет назад проходила интернатуру. Другим шансом был Александр Уланов, зачем-то посещавший квартиру одной из клиенток Инессы, некоей гражданки Лутовой Валентины Петровны. Разумеется, никаких откровений от Уланова Татьяна не ждала, но через него можно приблизиться к Лутовой или хотя бы узнать о ней побольше. Большой опыт работы не позволял Образцовой надеяться
Профессора Готовчица Татьяна намеревалась пригласить к себе на допрос повесткой. Повестка уже была выписана, и Татьяна собиралась отправить ее в секретариат, когда позвонила Ирочка.
– Ты не забыла, что тебе сегодня к врачу? – требовательно вопросила она.
– Забыла, – призналась Татьяна. – А что, действительно сегодня?
– Таня, ну я не знаю… – По голосу Ирочки было слышно, как она расстроилась. – Ну сколько можно об одном и том же, честное слово! Я тебе сто раз напоминала, что твой врач с первого мая уходит в отпуск, и ты должна обязательно показаться ей в ближайшее же время. Я тебе сто, нет, тысячу раз говорила, что первые роды в тридцать шесть лет – это не шуточки, тем более с твоим здоровьем, и к врачу надо ходить регулярно. Я тебе миллион раз говорила, что звонила в консультацию и записала тебя на сегодня, на восемнадцать тридцать. Если ты сегодня не пойдешь, то следующий осмотр тебе придется проходить у другого врача, который тебя никогда не видел и не наблюдал, который не знает твоих особенностей, и может что-нибудь проглядеть или неправильно понять. Ну, ты прочухалась наконец?
Татьяна поморщилась и слегка отвела трубку от уха во время этой пламенной тирады.
– Все, тормози, Ирка, не надо так волноваться. Я все вспомнила. И что у тебя за страсть меня воспитывать? Не забывай, я все-таки старше тебя.
– Ты не старше, а глупее, – заявила Ирочка. – Дай слово, что пойдешь в консультацию.
– Пойду, – вздохнула Татьяна.
– Сегодня, – строго уточнила родственница.
– Ладно, сегодня.
– В восемнадцать тридцать. Перевожу для тупых: в половине седьмого вечера. И не вздумай мне врать. Я в половине седьмого приду в консультацию, сяду перед кабинетом твоего врача и сама прослежу, чтобы ты его посетила.
– Отстань, – беззлобно ответила Татьяна и невольно улыбнулась, – мне работать надо.
Она повесила трубку, взглянула на часы, потом на лежащий перед ней документ. Надо же, профессор Готовчиц живет недалеко от консультации, куда ей нужно явиться к половине седьмого. Зачем же таскать его сюда повесткой? Можно совместить полезное служебное дело с полезным личным.
Позвонив Борису Михайловичу и заручившись его обещанием быть весь день дома, Татьяна начала собираться. Посмотрела на себя в зеркало, укрепленное на внутренней стороне шкафа для одежды, и в очередной раз грустно усмехнулась. Беременность мало кого красит, но если у женщины в принципе фигура нормальная, то на седьмом месяце всем видно, что она ждет ребенка, а потому мучнистое одутловатое лицо никому не покажется некрасивым. Зато если будущая мама такая, как Татьяна, то все думают, что она просто толстая. Так мало того, что толстая, а еще и лицо нездоровое и отекшее. Вот уж масса удовольствия от такой внешности! Стасов, правда, уверяет, что Татьяна – самая красивая женщина на свете, самая желанная и самая лучшая во всех отношениях, но то Стасов, а все остальные смотрят на нее куда более критическими глазами. Да и чувствует она себя не лучшим образом, Ирка права, рожать впервые в ее возрасте и при ее весе – затея не для слабонервных. Впрочем, слабонервной Татьяна Образцова никогда не была.