Я умер вчера
Шрифт:
Татьяна послушно смотрела на экран телевизора, видела равнодушное, отстраненное, высокомерное лицо ведущего, слушала нервный, бессвязный лепет приглашенных гостей и думала о том, на какое унижение готовы идти люди, если это может принести им деньги. Она не боялась Уланова, потому что он нужен был ей не для рекламы, а для работы. Но Ире совсем не обязательно об этом знать.
– Ира, я обещаю тебе, что не буду нервничать, – увещевала она родственницу. – Эти люди чувствуют себя не в своей тарелке, потому что хотят произвести хорошее впечатление, а Уланов им мешает, он их давит своим высокомерием и холодностью. Со мной все не так будет.
–
– Конечно, нет, – смеялась в ответ Татьяна. – Ты пойми разницу между мной и этими людьми. О них никто не знает, и им нужно заявить о себе, чтобы привлечь внимание к тому делу, которое они делают. Сделать ему рекламу. Чем лучше они себя покажут, тем больше интереса будет проявлено к их делу. Я в рекламе не нуждаюсь, потому что и без того есть люди, которым нравятся мои книги, и они все равно будут их читать, независимо от того, какой я покажусь на экране. А те, кому мои детективы не нравятся, не станут моими поклонниками, даже если у Уланова я буду выглядеть суперзвездой. Им не нравится мой стиль, или они в принципе детективы не любят, и от моей личности тут уже ничего не зависит. Цель моего участия в программе одна-единственная: помочь продюсеру, который хочет делать кино, и помочь Насте, которой нужны хорошие отношения с этим продюсером, вот и все. И потом, дорогая моя, не забывай: у меня огромный опыт общения с людьми, которые настроены по отношению ко мне более чем негативно. Уверяю тебя, этот хамоватый Уланов – невинное дитя по сравнению с моими подследственными.
Иру это, конечно, не успокаивало, но найти контраргументы ей было трудно. Она пыталась апеллировать к Стасову, но тот только разводил руками и говорил, что не может влиять на жену.
– Следователи, Ирусечка, существа жутко независимые и терпеть не могут, когда на них пытаются давить, – отшучивался он. – Они сами все решают и вмешиваться в этот великий процесс не позволяют никому. Профессиональная деформация.
Всеволод Семенович Дорогань решил взять все в свои руки, дабы не сорвать начатое мероприятие, и сам лично отвез Татьяну в студию, откуда передача должна была идти в прямом эфире.
– Эфир в семнадцать сорок, но мы должны приехать к четырем, – предупредил он.
– Зачем так рано?
– Чтобы ведущий с вами познакомился. Кроме того, нужно сделать грим, и оператору необходимо время, чтобы приладить камеру к вам или вас к камере.
Это Татьяну вполне устраивало. Чем больше времени она проведет в обществе Уланова, тем лучше. Процесс сборов, правда, отнял у нее массу сил и времени, потому что Ирочка, смирившись с неизбежностью, настаивала по крайней мере на том, чтобы Татьяна была одета элегантно и дорого.
– Ты не какая-нибудь там, – твердила она накануне, роясь в шкафу и швыряя на кровать вешалки с платьями и костюмами. – Ты должна выглядеть соответственно, как преуспевающая писательница.
– Какая же я преуспевающая, – устало отмахивалась Татьяна. Она не очень хорошо себя чувствовала, и Ирочкины хлопоты казались ей раздражающе назойливыми. – Я обыкновенный следователь, а не звезда литературы.
– Ага, так ты же не хочешь быть следователем, ты же это скрываешь от общественности. И как они должны относиться к тому, что ты появишься на экране в затрапезной кофточке?
– Пусть как хотят, так и относятся. Ирка, не терзай меня, это не самое главное дело в
– Нет, самое, – упрямилась Ира, роясь в ворохе одежды.
Татьяна молча наблюдала за ней, лежа на кровати и страдая от головной боли. Вообще-то Ира не так уж не права, думала она, мне действительно безразлично, какой я появлюсь на экране, но мне совсем не безразлично, какой меня увидит Уланов. Мне же с ним работать. Первый заход будет совсем коротким, чуть меньше двух часов до эфира, потом полчаса беседы перед камерой – и все. За это время я должна узнать и увидеть достаточно для того, чтобы продолжать работу с ним. Или не продолжать. После завтрашней встречи мне придется принимать решение, поэтому саму встречу надо использовать максимально, до последней секунды. Пожалуй, стоит подумать о своем внешнем виде.
– Ируська, притормози, – попросила она, морщась от очередного приступа боли, раскаленным обручем обхватившего ее голову. – Поищи что-нибудь прошлогоднее.
Ира в изумлении замерла, медленно положила на кровать рядом с Татьяной очередную вешалку с летним платьем и сочувственно поглядела на нее.
– Зачем тебе прошлогоднее? Тебе же все мало, ты ни во что не влезаешь.
– Вот именно. Найди что-нибудь обтягивающее, чтобы живот был виден. Пусть все поймут, что я жду ребенка. Обидеть беременную – это надо суметь, это не каждому по плечу.
– Хочешь вызвать жалость? – недоверчиво прищурилась Ира. – Думаешь, Уланов тебя пощадит?
– Или пощадит, или нет. Хочу проверить.
– Для чего? Что еще за эксперименты?
– Ира, ну я же писатель как-никак. Как говорил дед Щукарь, помнишь? Хучь и плохонький, а все ж… Мне нужно собирать материал, и не только в виде фактов, но и в виде человеческих типов, характеров. Пора начинать думать о том, про что будет следующая книга.
– Ты эту сначала допиши, Агата Кристи! – фыркнула Ирочка.
– Допишу, не волнуйся. Вон ту голубую водолазку вытащи, пожалуйста. Да-да, эту. И синюю юбку.
– С ума сошла, – проворчала Ира, но требуемые вещи все-таки достала. – Ты в этом будешь выглядеть, как подстреленная. Мерить будешь?
– Завтра, – вздохнула Татьяна. – Все завтра. Устала.
– Вот видишь, – снова завелась родственница, – не нужно было соглашаться. Ты устаешь, тебе нужно как следует отдыхать, а ты кидаешься в какую-то сомнительную авантюру.
Они пререкались до тех пор, пока не разошлись по своим комнатам спать. С утра Татьяна отправилась на службу, а в начале четвертого за ней заехал Дорогань. До этого они ни разу не встречались, и мина на лице у кинопродюсера, когда он увидел знаменитую писательницу Томилину, была, прямо скажем, весьма выразительной. Неуклюжая толстуха с выпирающим животом и мучнисто-белым лицом совершенно не походила на ту милую женщину, чья улыбка сияла с глянцевых книжных обложек. С трудом забравшись в высокий салон «Аэростара», на котором приехал Дорогань, она заявила:
– Уважаемый Всеволод Семенович, нам нужно с вами договориться сразу, чтобы потом не было недоразумений. Уланов знает, кто я и где работаю?
– По-моему, он вас вообще не знает, – весело хмыкнул продюсер. – Вы уж не обижайтесь, но мне показалось, что ваше имя он слышал впервые, когда я ему звонил.
– Вот и отлично. Кому еще вы говорили о том, что я следователь?
– Да вроде никому, – он задумался на несколько мгновений, потом добавил уже тверже: – Точно никому.
– Откуда у вас мой телефон? Вы же звонили мне домой два месяца назад, помните?