Я умер вчера
Шрифт:
Она замолчала, подперла рукой подбородок и стала смотреть на него своими темно-серыми глазами терпеливо и внимательно. Он молчал.
– Я не уйду отсюда, пока вы мне не ответите, – сказала она.
Он молчал. И вспоминал тот ужас, который охватил его, когда он привычно открыл дверь Инны своими ключами, вошел и увидел ее лежащей на полу, в луже крови, избитую и истерзанную. Он не убивал ее, нет. Он никогда не поднял бы на нее руку. Он ее боготворил, он ею восхищался, как восхищаются людьми, которые умеют делать что-то невероятное.
Он ее не убивал. Но он
– Я ее не убивал, – наконец выдавил он.
– Я знаю, – тихо ответила следователь. – Никто не станет убивать курицу, несущую золотые яйца. Инна была вашей правой рукой. В сущности, она была вами, потому что вы слабый психоаналитик, а все ваши успехи в лечении пациентов – это ее заслуга. Со случаями попроще вы справлялись сами, а с более сложными – шли к Инне за помощью. Вы честно просили ее помочь или продолжали делать вид, что экзаменуете ее, предлагая в виде тестов записи ваших бесед с пациентами?
– Я любил ее, – пробормотал он едва слышно.
– А вот это неправда, – мягко поправила она. – Это Инна вас любила, а не вы ее. Она любила вас безрассудно и преданно, вы были главным человеком в ее жизни, и она ничего не могла с этим поделать, несмотря на то, что прекрасно умела разбираться с аналогичными проблемами других людей. К ней приходили десятки женщин, которые не могли собственными усилиями вырвать из сердца тягу к мужчине и перестать ему подчиняться, и этим женщинам Инна помогала. А себе – не могла. И вы, Борис Михайлович, этим пользовались совершенно беззастенчиво. Скажите-ка мне, ваша жена знала о связи с Пашковой?
– Нет!
Он сказал это быстро, громко и уверенно, словно сама мысль показалась ему кощунственной.
– Вы точно знаете?
– Точно. Юля никогда… Нет, что вы… Нет. Она не могла ничего знать.
– Может быть, у нее появился повод подозревать об этом? Подумайте, не сказали ли вы что-нибудь такое… неосторожное. Или, может быть, сделали что-то необычное.
– Нет. Почему вы спрашиваете? Разве Юля кому-нибудь говорила, что подозревает меня в неверности?
– Я думаю, неверность вашу супругу испугала бы меньше. Но она могла заподозрить, что вы – не тот, за кого себя выдаете. Вы – очень средний психиатр или психолог, но вовсе не такой специалист, каким вас все считают и которому платят такие большие гонорары. Кстати, Инна получала от вас какие-нибудь деньги в виде благодарности за консультации или вы эксплуатировали бесплатный труд?
– Вы не смеете! – Готовчиц повысил голос, но осекся под ее спокойным взглядом. – Я вас прошу, не надо так говорить. Что бы вы ни думали, я любил Инну. Любил, как умел. Как был способен.
Он понял, что сейчас все ей расскажет. Он не может больше молчать, и не потому, что тщательно скрываемая тайна рвется наружу, а потому, что его измучил страх. Постоянный, иссушающий и выжигающий все внутри, мешающий думать, дышать, жить. Он больше не может терпеть. Он
Он все никак не мог сосредоточиться и почему-то разглядывал пушистую светло-серую кофточку, в которую была одета женщина-следователь. Он так и не вспомнил ее имя, но эта кофточка, так похожая на ту, что носила его мать, стала последней каплей. Ей он все расскажет. Именно ей, толстой, неторопливой и доброй, а не этому злому, недоверчивому следователю Гмыре и не той странной девице с Петровки, рядом с которой у него постоянно возникает чувство опасности.
…В конце января Инна неожиданно позвонила ему домой, хотя почти никогда этого не делала. Она была разумной женщиной и понимала, что звонить домой женатому любовнику не следует.
– Ты не был у меня сегодня днем? – взволнованно спросила она.
– Нет, – удивленно ответил Готовчиц. – Мы ведь и не договаривались.
– Значит, я сама забыла дверь закрыть, – с досадой сказала Инна. – Представляешь, пришла – а дверь не заперта. Я подумала, что ты пришел и ждешь меня. А тебя нет. Ладно, извини, что побеспокоила.
Однако еще через пятнадцать минут она позвонила снова. На этот раз голос у нее был испуганный.
– Боря, ты меня не разыгрываешь? Ты точно не приходил сегодня?
Он начал раздражаться. Ну сколько раз можно повторять одно и то же? Он же сказал: не был.
– Понимаешь, в квартире кто-то был, но вроде ничего не пропало. Вещи только не на своих местах.
– Может, тебе показалось? – предположил Готовчиц. – Вспомни, ты, наверное, сама их перекладывала.
– Да нет же, Боря. Рылись в мебельной стенке, там, где я храню записи о клиентах. Все бумаги лежат в понятном мне порядке, и я этот порядок никогда не нарушаю, потому что потом не смогу быстро найти то, что нужно. Я не могла ошибиться.
Готовчиц произнес какие-то необязательные успокаивающие слова, будучи абсолютно уверенным, что Инна все напутала в своих бумагах сама. В самом деле, ну кому придет в голову взламывать квартиру, чтобы ничего не взять? Не бывает такого. Инна через пару дней успокоилась и даже стала подшучивать над своим испугом. Она, похоже, тоже решила, что ей померещилось. А по поводу незапертой двери сказала:
– У меня замок – ножницами открыть можно. Наверное, какой-нибудь начинающий воришка польстился на легкий замок, вскрыл дверь, вошел и увидел, что брать у меня нечего. С тем и убыл.
Но дверь она все-таки поменяла, поставила двойную стальную с сейфовыми замками. И дала Готовчицу второй комплект ключей взамен старого ключа.
В тот день он пришел к Инне, как обычно, открыв двери своими ключами. То, что он увидел, было страшным. Она еще дышала, более того, была в сознании. Увидев его, мучительно зашевелила губами, пытаясь что-то сказать. Он наклонился к ней, стараясь не испачкаться в крови. Еще не слыша ее слов, он уже решил, что уйдет и не будет вызывать врачей. Какова бы ни была причина происшедшего, он не может позволить себе быть втянутым в следствие и в сомнительные отношения с сомнительной дамой-колдуньей.