Я умею прыгать через лужи (сборник)
Шрифт:
Я почти всегда чувствовал усталость, и падение было для меня предлогом отдохнуть. Лежа на земле, я брал сучок и копался им среди стеблей травы, разыскивая букашек или наблюдая за муравьями, торопливо снующими под листьями.
Мы словно не замечали того, что я упал. Это не имело никакого значения, так как входило в процесс моей ходьбы.
— Остаешься жив, и это главное, — однажды заметил Джо, когда мы обсуждали, как и почему я падаю.
Когда я падал «плохо», Джо все равно быстро усаживался на землю. Он не спешил мне на помощь, если я не звал его, — этой ошибки он не совершал никогда. Пока я катался от боли по траве, он бросал на меня лишь один взгляд, потом решительно
— Здрово!
Через минуту, когда я уже лежал спокойно, он снова смотрел на меня и спрашивал:
— Ну как? Пойдем дальше?
О моих падениях он говорил так, как говорят о своем скоте фермеры, когда во время засухи лошади и коровы падают и издыхают на сожженной земле.
— Еще одна корова свалилась, — говорят они.
И Джо порой, когда отец спрашивал его обо мне, отвечал:
— Он свалился около ручья, а потом не падал, пока мы не дошли до самых камней.
Это был год большой засухи, и мы с Джо впервые по-настоящему узнали, что такое страх, боль и страдания. Исходя из собственного опыта, мы считали, что мир — место приятное. Солнце никогда не бывало жестоким, и бог заботился о коровах и лошадях. Если животные страдали, то только по вине человека: в этом мы были твердо уверены. Мы часто размышляли о том, что стали бы делать на месте коровы или лошади, и всегда решали, что перескакивали бы одну за другой все изгороди, пока не очутились бы в таком месте, где вокруг только лес и ни одного человека; там мы жили бы счастливо до самого конца и умерли бы, покоясь на мягкой зеленой траве в тени деревьев.
Засуха началась из-за того, что осенью не было дождей. Зимой, когда они пошли, земля оказалась слишком холодной, семена не дали ростков, а многолетние травы были все съедены до корней голодным скотом. Весна выдалась сухая, и, когда настало лето, на пастбищах, обычно покрытых зеленой травой, ветер поднимал тучи пыли.
Коровы и лошади, оставленные владельцами пастись у широких дорог, опоясывающих округу, бродили по окрестностям в поисках корма. Ломая заборы, они проникали на выгоны, еще более оголенные, чем дороги, чтобы сорвать засохшую былинку или ветку кустарника.
Фермеры не имели возможности прокормить старых лошадей, доживавших свой век на дальних выгонах, и, не находя в себе мужества пристрелить животных, которые стали неотъемлемой частью фермы, выпускали их на дорогу, предоставляя им самим находить корм. Фермеры покупали для них жетоны и считали свой долг выполненным.
Местные власти разрешали пасти на дорогах только скот с медными жетонами на шее: каждый жетон стоил пять шиллингов и давал право целый год пасти животное у дорог.
Летними ночами, когда лошади и коровы шли на водопой к придорожному водоему, позвякивание цепочек, которыми прикреплялись жетоны, слышалось издалека.
Вдоль дорог, разветвлявшихся от места водопоя, бродили небольшие стада коров и табуны лошадей; животные обнюхивали землю в поисках корней, поедали сухой конский навоз, оставшийся на дороге после лошадей, кормленных сечкой.
Каждое стадо держалось обособленно, всегда двигаясь по одним и тем же дорогам, всегда обшаривая одни и те же лужайки. Засуха продолжалась, жара стояла невыносимая, и стада редели с каждым днем. Ослабевшие спотыкались и падали, остальные обходили облако пыли, указывавшее на тщетные усилия животного подняться, и всё шли и шли дальше, волоча ноги, опустив головы, пока жажда не заставляла их повернуть и пуститься в долгий обратный путь к месту водопоя.
Вдоль дорог, по которым двигался скот, на ветвях эвкалиптов покачивались сороки, разевая клювы; вороны, завидя умирающее животное, собирались стаями
Каждое утро фермеры обходили свои выгоны, поднимая упавших животных.
— Я потерял еще трех прошлой ночью, — говорил отцу проходящий мимо фермер. — Сегодня, верно, еще пара свалится.
Целые стада молочного скота погибали на арендованных выгонах. Коровы лежали на боку, и земля у их копыт была вся в серпообразных выбоинах — свидетельство тщетных попыток животного подняться. День за днем под палящим солнцем они силились встать… а пыль висела над ними и растворялась в воздухе. И далеко за выгоном слышалось их тяжелое дыхание и глубокие вздохи, порой тихие стоны.
Фермеры, надеясь на дождь, ожидая чуда, которое спасет их, так и оставляли животных под открытым небом по многу дней. Когда уже видно было, что корова вот-вот умрет, хозяин ударами добивал ее и переходил к тем, которые делали тщетные попытки встать, то и дело поднимая и снова роняя тяжелую голову, широко открывая немигающие глаза.
Фермеры обвязывали этих коров веревками, поднимали их с помощью лошадей, подпирали с боков досками, поддерживали их в вертикальном положении своими сильными плечами, пока животное не оправлялось настолько, чтобы стоять самостоятельно и прожить еще день.
Мужчины, прислонившись к воротам, глядели на пылающие солнечные закаты, а за спиной у них стояли открытые настежь сараи с пустыми кормушками, за постройками на выгонах чернела оголенная земля. В часы, когда привозили письма и газеты, фермеры собирались у здания почты, рассказывали друг другу о своих потерях, обсуждали, как достать денег, чтобы купить сена, как продержаться до дождей.
Отец переживал трудные дни. Он как раз объезжал несколько лошадей миссис Карузерс, и они находились у нас все время. Миссис Карузерс присылала сечку для прокорма животных. Раз в неделю Питер Финли оставлял четыре мешка у наших ворот; отец брал пригоршню сечки, пересыпал из одной руки в другую, выдувая солому, пока на ладони не оставалась маленькая горстка овса. Чем больше оказывалось овса, тем довольнее был отец…
— Хороший корм, — говорил он.
Наполняя из мешка ведра, сделанные из керосиновых бидонов, он просыпал много сечки на пол сарая. Каждый вечер приходил отец Джо с кухонной щеткой и сумкой для отрубей, тщательно сметал всю сечку с пола и уносил домой. Ему надо было хоть как-нибудь прокормить свою корову и лошадь. Сечка стоила фунт стерлингов мешок, да и то достать ее было трудно, а отец Джо получал всего один фунт в неделю и, конечно, не мог покупать корм по такой цене. Джо ходил в лес за травой, росшей на болотах, но болота высыхали, и трава вскоре исчезла.
Мы с Джо все время говорили о лошадях, которые лежали на земле. Мы терзали себя мучительными описаниями медленных смертей на выгонах, в лесу, везде вокруг нас.
По какой-то необъяснимой причине смерть животных на выгонах не действовала на нас так удручающе, как смерть бродячего скота. Лошади и коровы на дорогах казались нам одинокими, покинутыми, обреченными на смерть, тогда как животные на выгонах имели хозяев, которые заботились о них.
Душными летними вечерами, когда небо долго после захода солнца оставалось красным, мы с Джо отправлялись к водоему у дороги смотреть, как животные идут на водопой. Лошади появлялись раз в двое суток, так как могли прожить два дня без воды, коровы приходили каждый вечер, но постепенно они умирали неподалеку от места водопоя, потому что были не в состоянии заходить так далеко, как лошади.