Я умру завтра

Спиллейн Микки

– Нам надо куда-то спрятать останки, Огер. Это нелегкая работа.

– Ими займутся стервятники, Аллен. В этих краях их более чем достаточно. Зачем оставлять отпечатки пальцев? Пора спокойненько сниматься с места, не так ли, шериф?

– Придется ехать с погашенными фарами.

– И не делать ошибок.

Я заметил, как шериф посмотрел на Кэрол.

– На это не рассчитывайте, – сказал он.

* * *

Старик был высок, костист, и чувствовалось, что его мучает артрит. Стоило взглянуть в его выцветшие глаза, как было

ясно, что он видел десятки трупов, а его лицо невозможно было забыть и через десять лет. Возраст и труды подсушили его тело, сказались на подвижности суставов, но во всем остальном он сохранял облик одинокого философа из пустыни.

Настал его час, и он это понял.

Он открыл дверь, и в ту секунду, когда его взгляд упал на нас, сразу смекнул, что произошло. Он увидел отчаяние на лице шерифа и тревогу в глазах Кэрол. Он уловил нескрываемый страх, который владел помощником шерифа, и полную бесчеловечность Огера. С легкой жалостью он взглянул на Курка и с холодной ненавистью на Аллена.

Я стоял последним. На меня он смотрел дольше, чем на других, и уголок его рта дернулся в странной ухмылке. Потом он распахнул дверь и дал нам всем войти. И усмехнулся, когда Аллен отпихнул его. Курок высыпал на пол патроны из обоймы его ружья, и старик улыбнулся и продолжал улыбаться, когда у него выдернули из кобуры на поясе древний кольт 44-го калибра.

Он отвел глаза от налетчиков и спокойно сказал:

– Добрый вечер, шериф... мисс Кэрол... Джордж.

Самую тонкую из своих улыбок он приберег для меня, лишь кивнув в мою сторону. Он понял. Черт возьми, он все понял!

Жестом Огер усадил Аллена и мальчишку с револьвером. Затем со вздохом опустился сам и вытер лицо чистым, вдвое сложенным носовым платком.

– Послушай, старик... похоже, ты быстро уяснил себе всю картину.

Старик снова кивнул.

– Ты знаешь, что произошло?

– У меня есть рация.

– А телефон?

– Телефона нет.

– Может, ты ждешь гостей? Соседа? Или кого-то из Лесной службы?

– Никого. Разве что через две недели. Приедет Тилсон, чтобы отбуксировать мой джип. Он же нас всех и похоронит.

– Весьма продуманно. И ты не боишься?

– Нет.

– Это плохо. Лучше, когда боятся. Порой это помогает выжить.

– Я не ребенок, свое пожил.

– Но ведь и на закате жизни есть радости.

– А я и радуюсь.

– Осталось не много. Жаль, как никогда.

Ему не стоило смотреть на меня. Я чувствовал жуткий зуд между лопатками. Снова стало сводить плечевые мышцы. Старик глянул на меня и усмехнулся. Он единственный понимал, что со мной творится. Он видел все расщелины и провалы на поверхности и все, что делалось внутри. Он щупал меня глазами, как муравей усиками.

– Никогда не говори никогда.

От его тона Огер нахмурился:

– Я-то могу говорить.

Повисло долгое молчание, и нарушил его Аллен. Он всем телом навалился на расшатанный самодельный стол, положив рядом с собой револьвер, и его голос был полон сдержанной ярости.

– Может, ты скажешь, что нам теперь делать?

В

первый раз я ощутил сполна, какую смертельную угрозу таит в себе Огер. Впрочем, в этом не было ничего нового; просто я осознал, что он может не только убивать. В нем была какая-то варварская жестокость, душевная заскорузлость, при которой ни жизнь человека, ни его чувства ровным счетом ничего не значат; он испытывал чувство блаженства, когда нес с собой смерть и разрушение. При первых же его словах Аллен медленно отодвинулся от стола, поняв то, что никак не проявлялось ни в словах, ни в поступках, то, что прежде открылось только мне одному.

И может быть, еще старику. Он-то в этом разбирался.

– Да, Аллен, – тихо произнес Огер. – Я тебе все расскажу.

Что-то должно было случиться. Я не хотел безропотно присутствовать при развитии событий и поэтому вмешался. Моих слов никто не ждал, и мне удалось затушить разгорающееся пламя. Но уж если ему суждено опять вспыхнуть, я хотел бы сам поднести спичку.

– Ясное дело, – обронил я, – расскажите нам. Объясните, что к чему.

Огер долго не сводил с меня глаз, так долго, что я начал беспокоиться – вдруг он тоже все понял. Снова судорогой свело плечи. Впервые за все время я опустил глаза и увидел, как у меня подрагивают пальцы.

В броне непробиваемой личности была трещина. Щель, сквозь которую все было видно. Он сидел, облизывая губы, пока они не увлажнились.

– С удовольствием расскажу, – ответил он. – Думаю, это довольно забавно. Девушка и мэр отправятся за деньгами. Если они попробуют вильнуть в сторону, ее отца расстреляют. Вместе с остальными.

– Ты с ума сошел!

– Аллен...

– Они удерут.

– Здесь ее отец, Аллен.

– Ну, так тот тип удерет...

– Они любят друг друга. Ты забыл?

– Послушай...

– Нет, это ты послушай, Аллен. Послушай очень внимательно, и ты поймешь, почему операция – моя. Я один ее тщательно продумал, спланировал и провел. – Он то и дело поглядывал на нас, как режиссер, изучающий реакцию публики. – Мы выбрали этот городишко, потому что в нем есть хорошие деньги. Мы взяли в заложники его уважаемых граждан, зная, как они привязаны друг к другу, зная, что благополучие друг друга для них превыше любого богатства. Мы разработали такой путь отхода, при котором нас невозможно выследить. – Он благодушно улыбнулся. – И завтра мэр с девушкой вернут наши деньги. Если они решат нам помешать... я бы на их месте прежде хорошенько подумал. В противном случае шериф – покойник.

– Хорошенько подумать – о чем?

– Как выкрутиться из ситуации. Как достать деньги из ущелья, вернуть нам, спасти жизнь отцу и выжить самим.

Слушая его, я усмехнулся:

– Вы же сами дали понять, что мы – так и так ходячие трупы.

В улыбке Огера было сатанинское благодушие.

– И скажу снова. Но вы забыли, что всегда есть шанс.

– На спасение?

– Совершенно верно, – ответил мне Огер. – Может, вам и удастся пойти ва-банк. Надежд нет никаких, но игра есть игра.