Я успею, ребята!
Шрифт:
— Вы гордиться должны, что ваши деревья в центре города высадят, а вы препятствуете. Там на ваши красивые липы столько людей будут смотреть…
Тут Мария Денисовна отдышалась:
— А мы что, не люди?
— А вам что-нибудь другое посадят.
— Вот пусть в других местах что-нибудь другое и сажают!
И вся толпа как закричит: «Гу-гу-гу!»
А дядька покраснел, схватился за шляпу и говорит:
— Вы несознательные люди и наплевательски относитесь к родному городу.
И тут Мария Денисовна совсем без крика сказала:
— Ах
— Ну войдите же, товарищи, в мое положение. У меня распоряжение имеется. — И показывает какую-то серую бумажку.
А Покатихину, наверное, молчать надоело. Он из-за спины Марии Денисовны вывернулся и говорит:
— Нам эти ваши распоряжения просто вот что! — И плюнул. А Мария Денисовна его по затылку щелкнула, а потом подумала чуть-чуть — и меня тоже.
— Ты уж извини, — говорит. — Только что же мне делать, если я два подзатыльника приготовила. Сергею два много, а мне один в запас тоже не нужен.
Я говорю:
— Чего там, Мария Денисовна, подумаешь — раз по затылку, когда кругом такие дела.
И жду, что дальше будет. А Покатихин меня в спину толкает:
— Смотри, смотри, твой отец со службы идет.
И только я собрался из толпы вылезать, гляжу, а Мария Денисовна тянет отца в самую середку.
— Скажите, товарищ полковник, этим бюрократам, чтобы наши липы в покое оставили.
И тут опять крик начался, и мы с Серегой из этой толкучки вылезли.
— Ну все, — говорит Покатихин, — если уж им и твой отец нипочем, пора мне за дело браться. — И достает из кармана огроменный гвоздь.
— Ты что, липу к земле приколачивать будешь?
— Ты, Вовка, даром что полковника сын, а ничего не понимаешь. Я ихней машине колесо проковыряю, они наших лип и не увезут.
И пошел, а по пути ещё Веньку Бобылева прихватил и ему другой гвоздь дал. И пока я думал, можно ли машинам колеса протыкать, они уже вернулись.
— Ну эта Денисовна твоя, — сказал Покатихин. — Все видит. Сначала меня сцапала, а потом Веньку. Я ей говорю: «Мы ваши союзники». А она: «Тоже мне Рузвельт нашелся». Гвоздь отобрала.
В толпе опять поднялся шум.
— Не-е, — протянул Венька, — твоему папаше с ними не справиться.
В это время дядька в мятой шляпе особенно громко закричал:
— Самоуправство! Не допущу!
Мой отец боком выбрался из поредевшей толпы и пошел к парадной. Мария Денисовна поглядела ему вслед, пригорюнилась было, но тут же кинулась к дальнему углу дома. А из-за дальнего угла выворачивал милицейский лейтенант Сидоров. Он жил в нашей квартире и теперь возвращался с дежурства.
Мария Денисовна мигом доставила милицию под липы, и шум начался снова.
Дядькины рабочие то начинали копать, то втыкали лопаты в землю и закуривали. Лейтенант Сидоров то надвигался на Мятую Шляпу, то покорно читал какие-то бумажки, которые дядька доставал изо всех карманов. И тут из парадной вышел мой папа. Он был в полной форме и даже
— Домой!
И пошел туда, где шумели. Он сказал Марии Денисовне:
— Я тут кое-кому звонил, но сегодня уже поздно, и вопрос с нашими липами будут решать завтра.
— Завтра вопроса не будет, — встрял дядька, я вам это гарантирую.
— Значит, будем стеречь, — сказал отец. — Ты, лейтенант, как на это смотришь?
— Ох, намылят нам шею за это дело.
Мария Денисовна похлопала Сидорова по ордену Красной Звезды:
— Тебе орден-то дали за то, что шею берег или как?
Сидоров покрутил головой:
— Так я, товарищ полковник, щец похлебаю и — назад. — И он убежал обедать.
А отец встал напротив Мятой Шляпы и стал на него смотреть. Он смотрел на дядьку, пока тот не рассовал свои бумажки по карманам. Рабочие с лопатами обидно засмеялись, а дядька забрался в кабину грузовика, и все они уехали. Потом папа посмотрел на меня, и я тоже ушел делать уроки.
Когда на улице совсем стемнело, я выглянул в окно. Две фуражки раскачивались в такт шагам перед нашим домом, и полоски погон вспыхивали под фонарем. Покатихин с Венькой Бобылевым тоже ходили около лип, где тень была погуще. Сначала их гнали, но потом вышла Мария Денисовна с бутербродами и они все вместе сидели на лавочке и тихо о чем-то разговаривали.
На другой день Венька мне сказал, что ночью приезжали какие-то машины и что мой отец долго разговаривал с теми, кто на них приехал. Не знаю. Мне он не рассказывал ничего. Только липы утром были на месте, и никто их больше не пытался увозить.
Около соседних домов липы выкапывали на следующей неделе. Серега с Венькой зашли за мной, и мы пошли посмотреть на это дело.
Когда автокран втащил в кузов грузовика первую липу, Покатихин посмотрел на мальчишек из того дома:
— Ну что, слабы в коленках, а? — И плюнул в широкую, круглую яму. И они ничего не ответили. А что тут скажешь?
За дверью
Не то чтобы я никогда не видел этой двери, я видел ее каждый раз, когда мы входили в парк. Обыкновенная железная дверь в погреб — на что там смотреть-то?
Мы и тогда остановились около нее случайно: папа встретил какого-то своего знакомого. Они стали разговаривать и смеяться, а я пошел к погребу. Просто так, чтобы убить время.
Там, перед дверью, оказалась высоченная крапива. Я подобрал сухую ветку и раздвинул ее.
На двери не было даже замка, с угла на угол она была перечеркнута железной полосой, прочно приваренной в нескольких местах. Но главное было не это.
Маленькие круглые дырочки покрывали обе половинки двери. Вокруг каждой пузырилось железо. Некоторые пузыри вздувались наружу, а некоторые — их было больше — внутрь.