Я вернусь к тебе, милая!
Шрифт:
Глава 6.
Ветер в сосновых ветвях убаюкивал, и я сейчас думала только о матери. Представила ее снова веселую и довольную, совсем не уставшую. Очень захотелось искупаться вместе с мамой в небольшом ручье возле дачи, прямо в летних платьях, опуститься в волшебную живую водичку, чтобы эту постоянную усталость, как рукой сняло.
Я лежала под открытым окном, слушала далекий гул проезжающих машин по шоссе и свое потревоженное сердце.
Но уже не ощущала себя почему-то раненой или больной, хотя шея всё еще была заклеена. И вдруг захотелось снять
Осторожный стук в дверь прервал мои мысли.
– Мира, я зайду?
– Заходи!
– Завтра в восемь утра мы с тобой должны выехать. – Илья нервно закрыл дверь за собой и зачем-то повернул ключ. – Твой врач еще будет на дежурстве и сможет тебя принять, осмотреть.
Я почувствовала дрожь в его голосе, но он старался говорить медленно, спокойно.
Не об этом хотела поговорить, поэтому ничего не ответила, только осторожно села на кровати.
Илья сделал несколько шагов, сел на вторую, застеленную темно-оранжевым покрывалом кровать. Напротив сел и оказался совсем близко ко мне. На его лицо падал свет из окна, мое же оставалось в тени. Посмотрела внимательно, но он не поднимал взгляда, повернулся как-то боком.
В полупрофиль его лицо показалось очень уставшим, как будто это молодой дядя Вася вернулся с работы и обиделся, что ему борща не налили.
Я испытала неведомое уже давно чувство неловкости. Как будто случайно увидела его усталость во всей красе, но не физическую, а жизненную.
– Замотался ты со мной, Илья. Тебя моя мама просит, а ты ей отказать не можешь. Скажи, в чем ты чувствуешь себя виноватым? Что ты сделал? Называй своими именами, я хочу знать, что ты думаешь обо мне, о нас.
Илья молчал. И ничего не говорил.
Я ждала, ждала, ждала. Мама говорила, что он молчун. Зачем тогда на разговор пришел? Безотказный молчун. Что попросишь, то и сделает.
«Захотела телевизор, кольцо, цветы и всё притащил».
Не выдержала, опять рассердилась:
– Да что с тобой такое? Сказал, что тоже живой человек, а сейчас сидишь, как неживой, в стену смотришь. Почему на вопросы не отвечаешь? Для меня это важные вопросы, судьба моя дальнейшая от них зависит!
Опять молчит.
– Тебе всё равно на мою жизнь.
– Нет. Не всё равно мне на твою жизнь.
– Тогда не молчи!
Он всё равно молчит..
Я начала говорить успокаивающим тоном:
– Ты хочешь, чтобы я мучилась и не спала, устраивала истерики, кричала на тебя? Я тебе благодарна, и больше не чувствую ненависти. Ты меня везешь домой к матери, я благодарна, честно.
– Хоть что-то Мира. Хоть что-то. Не надо меня всю ночь ненавидеть. Нам с тобой ехать еще четыре часа завтра. И потом… Давай… попробуем встречаться? Недолго, хотя бы несколько дней. Это для тебя будет лучше. И для матери моей. Я бы не просил, но выхода другого не вижу. – Парень запустил пальцы в волосы и провел по ним
– Я не пойму, что ты хочешь!
– Мирослава, обещаю, что буду тебе старшим братом. Ты девушка моего брата, значит моя сестра, я привык к тебе. То, что сказал в больнице, забудь. Думал, что ты…
Я перебила, потому, что всё уже и так поняла:
– Думал, что я умираю и поэтому мне все равно, с кем под конец жизни любовничать.
– Нет! Думал, что ты поймешь меня, ведь сама любишь… Ты умеешь любить и поймешь, что так бывает.
Я покачала головой.
– Не готова обсуждать с тобой это. Дай мне понять тебя, и ответь, наконец, на вопрос, который я задала. Могу повторить!
– Не надо, помню.
– Тогда ответь.
– Я чувствую себя виноватым, потому, что промолчал. Никому ничего не сказал в тот день и после.
– Правильно, тебя бы посадили за попытку изнасилования.
– Лучше бы посадили, чем ты здоровье потеряла. – Он покачал головой и был заметно расстроен.
– Я еще чуть жизни под поездом не лишилась, быстро и надежно. Только матери моей смотри не скажи, она мне даже мысли такой не простит.
Всё.
Из Ильи мне было невозможно вытянуть ни слова. Он заметно устал, и я предложила лечь здесь, чтобы завтра довез и не заснул за рулем. Раз он мой брат десятиюродный. Надеялась выпытать, что обо мне будут в городе добрые самаритяне говорить теперь.
Решительно улеглась, накрылась одеялом и сказала:
– Ладно, я соглашусь с тобой повстречаться, если ты мне всё расскажешь. Только без рук, мы будем … словами встречаться.
– Я своему брату правду сказал, клялся, что ничего у нас такого не было, весь год ты ждала, не встречались мы с тобой. А что было в тот единственный день – не помню.
– Не ври! Расскажи, что помнишь, потому, что я второй раз в жизни пила, первый на Никиткины проводы.
– Хорошо, расскажу, что помню. Твоя Наталья позвонила и пригласила к тебе домой. Я отказался. Тогда она мне еще раз, позже позвонила и сказала, что тебе плохо, а она не знает, что делать. Вы вдвоем в доме сильно напились. Я сразу подумал о братишке, как бы ничего с тобой не случилось. А когда приехал, увидел, что ты спишь, Мирослава.
Он вдруг замолчал и глаза стали яркими. Еще немного и выдаст всю правду.
Фонарь за окном работает, как лампа в лицо в кабинете у следователя. Я там один раз была, когда у нас с мамой воры украли мешок муки и мешок сахара, тогда еще мешками покупали. Больше взять было нечего, кроме вилок, ложек и мешков.
Ждала маму и спросила у следователя: «А где лампа?»
Он меня не понял: «Что и лампу у вас украли?»
«Нет, лампа, которая нужна для допросов. Где она? Почему вы на меня не светите в лицо?» – с любопытством спрашивала я.
Он позвал еще одного следователя и попросил задать этот вопрос ему. Мне было девять лет, дяденька был добродушный и я с удовольствием спросила. А они сначала засмеялись оба, а потом принесли мне чай с обалденно вкусными шоколадными батончиками «Рот-Фронт», целых шесть штук.
Долго я про этот случай вспоминала, а он все сидел, молчал, поэтому снова начала «подгонять»:
– Я лежала, ты зашел. Это понятно. Что дальше было?
– А дальше она ко мне стала не только на шею кидаться, но и раздеваться. Блузку при мне снимать и юбку задирать. Я думал, что она совсем пьяная, как и ты. Отвел за руку подальше и сказал, что с пьющими девчонками не общаюсь и не буду. У меня принцип.