Я возьму твою дочь
Шрифт:
– Делай, что хочешь, – сказал Риккардо и выглянул в окно.
Еще никогда он не обращал внимания на то, как прекрасна и величественна Ла Пассерелла в снегу.
– Ты можешь объявить войну, а можешь оставить все так, как есть. Свадьба меня не волнует. Если она состоится, хорошо, если нет – тоже.
– А хоть что-то тебя вообще волнует? – напустилась на него Аманда.
– Мне хочется, чтобы солнце вставало, чтобы в доме был хлеб и чтобы ты наконец заткнулась! – ответил он и с удовлетворением увидел, как она оторопела и стала хватать ртом воздух.
Такой разъяренной
Два месяца спустя Йонатан сидел в самолете, летевшем в Берлин. Аманда не давала ему покоя. Каждое утро она начинала одну и ту же песню, пока Йонатан наконец не согласился сыграть свадьбу. Когда же Аманда узнала, что, однако, все будет не так быстро, как она себе представляла, поскольку Йонатан не был разведен, то завелась снова.
– Ну вот, все лучше и лучше! – злилась она и наезжала на Софию. – Ты связалась с женатым мужчиной? Это самое последнее дело! – Она тяжело падала на стул. – Я не хочу слышать, как люди в деревне чешут языками.
София не отвечала, но по утрам у нее были припухшие от слез глаза.
Йонатан почти каждый день звонил Яне.
– Я не понимаю, что за спешка! – раздраженно говорила она. – Ради бога, что там у тебя происходит?
– Мне неудобно объяснять это по телефону.
– Речь идет о другой женщине? Она что, беременна?
– Нет. Все иначе. Не так, как ты думаешь.
Яна презрительно фыркала в телефон.
– Твоя таинственность может свести с ума кого угодно.
– Пожалуйста, Яна, позвони доктору Бремеру и попроси, чтобы он помог как можно быстрее назначить дату развода в суде, мы же с тобой согласны по всем пунктам. А потом я приеду в Берлин.
Я на вздохнула.
– О'кей, я сделаю все, что могу. Когда назначат срок развода, я позвоню тебе.
И вот теперь Йонатан сидел в самолете и думал о том, что завтра, после заседания суда, окончательно покончит со своей старой жизнью. И эта мысль ему нравилась.
Позже, ближе к вечеру, он стоял перед домом, который больше не принадлежал ему, потому что Яна выплатила его стоимость, и удивлялся, что ничего не изменилось. Сад выглядел точно также, как и каждый год в марте. Деревья были еще голыми, как и в прошлом году, только яблоня осенью осталась необрезанной. Яна сгребла листья, подстригла живую изгородь и убрала садовую мебель в сарай. Все было в порядке. Дверь гаража была закрыта, но он мог бы открыть се с помощью пульта дистанционного управления, мог бы сесть в машину и поехать за покупками. Все могло бы стать таким же, как и раньше. Пара звонков по телефону – и он мог бы снова начать работать. И Яна простила бы ему все. В этом он был совершенно уверен.
Но затем пришло воспоминание об Италии. София стояла перед дверью, словно окаменев.
– Ты и вправду вернешься? – несколько раз спрашивала она.
Он снова и снова подтверждал это, клялся, целовал ее, но чувствовал, что она ему не верит. Ей казалось, что мать своими криками и упорным требованием немедленно
София не плакала и не махала рукой на прощание. Она стояла застыв, словно решила остаться там, где он, может быть, через несколько дней появится снова.
Он скучает по Софии, это было ясно.
В этот момент Яна открыла дверь дома.
– Заходи, – коротко сказала она. – Ты еще долго собираешься стоять на улице?
Йонатан поднялся по ступенькам и поцеловал Яну в щеку.
– Привет.
– Как прошел полет?
– Да ничего. Немножко болтало, а в остальном все о'кей.
В доме тоже ничего не изменилось, хотя Йонатану казалось, что он отсутствовал здесь не пять месяцев, а несколько лет.
– Я приготовила для тебя гостевую комнату, – сказала Яна, – можешь отнести туда свои вещи. Или тебе будет лучше в комнате Жизель?
Йонатан покачал головой.
– Нет, нет. Я останусь в гостевой. Все в порядке.
Он пошел наверх с маленьким чемоданом, который провез в самолете как ручную кладь.
Его зимняя куртка висела на вешалке. Недолго думая, Яна вытащила бумажник и открыла его. Она хотела знать, что случилось с Йонатаном, почему ему так срочно понадобилось разводиться, и втайне надеялась узнать хоть что-то о его жизни в Италии.
Снимок она увидела сразу же и сначала даже не особенно удивилась, что у него в бумажнике фотография дочери, но что-то ее смутило. Жизель была моложе, когда умерла. Яна присмотрелась повнимательнее и только сейчас, со второго взгляда, поняла, что это не Жизель, что это фотография какой-то незнакомой женщины, которая выглядела так, как, наверное, могла бы выглядеть сейчас Жизель.
Яну затрясло. Фотография чуть не выпала из рук, когда она перевернула ее, чтобы посмотреть, не написано ли что-нибудь на обратной стороне. Но там ничего не было.
Она быстро засунула фотографию назад в бумажник и положила его в карман куртки.
Через час они расположились в гостиной напротив друг друга. Яна на диване, на котором они по вечерам много раз сидели обнявшись, Йонатан в кресле. Невозможно было не встречаться взглядами, и оба испытывали от этого неловкость.
– Значит, вот как далеко все зашло… – начала Яна. – Завтра развод, и, честно говоря, Йонатан, у меня сердце разрывается оттого, что наша совместная жизнь должна закончиться.
– Я этого не знал, – сказал он тихо. – Я думал, ты обрадуешься тому, что избавишься от меня.
– Я тоже так думала после каждой ссоры, но в последние месяцы стала скучать по тебе. Я и сама этому удивлялась.
– По телефону у тебя был такой холодный голос, прямо ледяной. Ты всегда говорила очень коротко, и я постоянно боялся, что ты в любой момент можешь бросить трубку.
– Я знаю. Но и ты меня знаешь. Я никогда не умела разговаривать по телефону. Все, что ни говоришь, звучит как-то фальшиво. Я постоянно хотела сказать: «Пожалуйста, возвращайся назад, я люблю тебя, ты мне нужен», но у меня это не получалось. И от отчаяния я грубо разговаривала с тобой. Кроме того, я злилась, что ты вдруг взял и сбежал. Не сказав куда. Так не поступают.