Я возвращаю долг
Шрифт:
И тут я вспоминаю про Веру, а ведь она теперь работает в гостинице, значит поможет мне добыть информацию, а главное — возможно, я получу доступ к бумагам заведения. Неожиданно взгляд цепляет что-то голубое в витрине магазина — это летнее женское платье. Его фасон и цвет снова заставляют меня окунуться в прошлое, помогают моим воспоминаниям пустить трещины по сдерживающему их бетону. Точно такое платье было на Вере в день нашего знакомства. С тех пор я просто влюблен в голубой цвет, потому что он изменил мою жизнь — девушка в платье цвета неба показала маленькому мальчику, что в этом мире есть добро и любовь.
Не
— Девушка, — обращаюсь я к продавцу, — я хотел бы приобрести у вас платье, которое выставлено на витрине.
— Конечно, это эксклюзивная модель, — быстро начинает тараторить продавец.
Я не слушаю ее болтовню о достоинствах платья, меня совершенно не интересует его уникальность и стоимость — я просто хочу его купить и покупаю. Выхожу из бутика, оставив за дверями довольную от продажи дорогущего платья девушку-консультанта, и только сейчас задумываюсь: для чего я его купил? Может, чтобы подарить Вере? Нет, это просто был порыв, прорыв моего прошлого наружу.
Начинает накрапывать дождь. Погода словно чувствует мое портящееся настроение. Поднимаю ворот куртки и быстрым шагом возвращаюсь в гостиницу. В холле здания ко мне услужливо бросается сам директор. Небольшого роста, с темными волосами и темными, почти черными глазами он напоминает мне злого карлика, который сидит и охраняет золото. Оно, в принципе, так и есть: он выжимает все соки из этого заведения, обирая постояльцев выдуманными штрафами за порчу имущества и лишая премий сотрудников.
— Господин Ньюман, — с напущенной любезностью в голосе обращается он ко мне, — простите, что отвлекаю Вас, но мне бы хотелось обсудить с Вами рабочие моменты.
— Рабочие моменты? — вместо согласия я задаю ему вопрос, чем вгоняю его в ступор. — А какие у нас с Вами могут быть рабочие моменты? Я что, Ваш сотрудник?
— Нет, что Вы, — сконфуженно отвечает мне Альберт Игоревич (так его зовут), — я не так выразился. Я хотел бы обсудить с Вами условия нашей сделки.
Он снова улыбается, словно надеясь, что от его улыбки я расцвету, но глаза просто сияют от предвкушения наживы.
— О какой сделке Вы говорите? — мне просто нравится издеваться над ним. — Я всего лишь озвучил Вам, что, заметьте, возможно могу приобрести данную гостиницу, но это не означает, что я ее точно куплю. Пока я думаю, стоит ли вкладывать деньги в столь убыточное заведение.
— Вы не будете покупать? Как убыточное? — Альберт Игоревич определенно растерян, он смотрит на меня глазами, полными удивления, и машет руками. — Этот бизнес не убыточен, — берет он себя, наконец, в руки, — и приносит хороший доход.
— Возможно, — соглашаюсь я с ним и тут же парирую, — но ваш персонал распущен и не выполняет своих обязанностей, тому пример ваши горничные.
— Но Вы же сами пригласили их вчера к себе, — со злостью говорит директор.
— А они с радостью согласились, — усмехаюсь я, — хотя должны были категорически отказаться. О чем это говорит? О распущенности в коллективе, о Вашем личном невнимании и бесконтрольности. Я считаю, что мне не нужна гостиница, в которой работает такой персонал.
— Мы заменим сотрудников, — с нотками шипения в голосе бубнит директор, которого определенно вывели из себя мои слова.
— Ну вот тогда и поговорим, а сейчас извините, я бы хотел отдохнуть.
— Хорошо, — Альберт Игоревич
Мне смешно. Хочется рассмеяться в голос. Альберт Игоревич, наконец, решил показать, что он директор. Он шел ко мне, уже мысленно подсчитывая свою прибыль, а я его обломал. Вот он и хочет указать мне мое место. Но у него это не выйдет.
— Хорошо, — отвечаю с улыбкой и ухожу, последнее слово все равно останется за мной.
Слышу, как Альберт Игоревич пыхтит, а потом зовет управляющую:
— Зина!
Так, эта Зина весьма интересная особа. Горничные проговорились, что она сильно ворует, не гнушаясь тащить с работы все, что плохо лежит. Нужно о ней узнать побольше.
Подхожу к двери номера и на мгновенье замираю, крутя в руках пакет с платьем. Как мальчишка, ей Богу. Мне двадцать четыре года, у меня два образования, я бегло говорю на трех языках, а не могу зайти в простой гостиничный номер. Открываю решительно дверь и замираю на пороге.
Пока меня не было, Вера успела все убрать: не просто отмыть, а наполнить этот уголок каким-то внутренним теплом. По сути ничего не изменилось, только энергетика в помещении поменялась — мне хочется войти внутрь, вдохнуть всей грудью запах чистоты и осенней свежести, которая льется из приоткрытого окна.
Вера оборачивается, и мы встречаемся взглядами. За столько лет я не смог забыть этой синевы. Меня озаряет вспышка — я подсознательно встречался чаще всего именно с голубоглазыми девушками. Совпадение? Нет, вряд ли.
Лицо Веры раскраснелось от работы, а волосы растрепались. Мне приходится взять себя в руки, чтобы не подойти и не убрать выбившиеся пряди ей за ухо. Просто продолжаю на нее смотреть. Она мило краснеет, отводит взгляд... А потом начинает оседать на пол. Спасибо отцу и его настойчивому желанию отдать меня в секцию борьбы — мгновенная реакция позволяет мне поймать Веру почти у самого пола. Ее лицо побелело, губы чуть синие... Что с ней?
Разрываюсь между желанием вызвать скорую и самому как-то ей помочь. Бросаюсь с Верой на руках к раскрытому окну и распахиваю его на всю. Аккуратно кладу ее на широкий и длинный подоконник. А сам бросаюсь к кулеру с водой. Наливаю стакан и быстро обратно к Вере — она уже приходит в себя. Я бережно беру ее на руки и несу к кровати. По пути Вера открывает глаза. Ее взгляд расфокусирован, но недолго, как только она осознает произошедшее, в ее взгляде вспыхивает страх. Она, и без того маленькая, еще больше сжимается на моих руках и произносит одними губами мольбу:
— Отпустите меня, пожалуйста, мне идти надо.
— Вам сейчас лучше полежать, Вы плохо выглядите, — говорю я.
— Нет, не надо. Я просто немного устала, вот и все.
Говорит, а сама уже дрожать начинает, и явно от страха. Неужели меня боится? Быть такого не может! Вера, все еще бледная, упирается руками мне в грудь.
— Отпустите же, прошу.
— Хорошо, хорошо, — я аккуратно опускаю ее на пол.
Странная она какая-то. Ей помочь хотят, а она от страха трясется.
— Пожалуйста, — молит снова, — не говорите начальству, что мне плохо стало — мне эта работа необходима.