Я все еще влюблен
Шрифт:
— И он о том же! — досадливо воскликнул кто-то.
— Конечно! — сразу отозвался Энгельс. — Как может быть иначе?
Энгельс опустился на стул. Опять воцарилась тягостная тишина. Она длилась дольше, чем в первый раз, нарушил ее снова Циц, он проговорил медленно, как бы раздумывая:
— Нет, господин Маркс и господин Энгельс, мы благодарим вас за приезд и благие побуждения, но — я надеюсь, мои коллеги разделяют мой взгляд — все, что вы сказали, все, к чему вы нас призывали, нам не подходит. Мы предпочитаем бороться иначе…
Энгельс нервно щелкнул пальцами по крышке стола.
— Но ведь вы же, господин Циц, и ваши коллеги по Собранию несете немалую моральную ответственность за начавшееся восстание, вы инспирировали его.
— То есть как? — опешил Циц: Его сытые губы от злости словно усохли. — Вы имеете в виду конституцию, которую мы приняли?
— Конечно, и конституцию, но не только. — Марксу этого не хотелось, но ход встречи вынуждал его прибегнуть к весьма рискованному доводу. — Вы все, господа, и устно в стенах Национального собрания, и в газетах многократно заявляли, что пойдете на любые жертвы ради имперской конституции, что готовы погибнуть вместе с Национальным собранием. Разве не так? — быстрым, цепким взглядом он пробежал по лицам депутатов.
Те молчали.
— Так! — с болью в голосе воскликнул Трюцшлер.
— И что же? — Огромным усилием воли Маркс сдерживал свое негодование, оно пробивалось только в дрожании его темных ресниц. — А то, что множество людей в разных концах Германии поверили вам, отнеслись к вашим обещаниям и призывам несколько серьезнее, чем вы рассчитывали. Точнее говоря, они отнеслись к ним вполне серьезно. Они взялись за оружие, они действительно готовы умереть с вами, но, оказывается, вы не собирались и не собираетесь умирать. Для вас все было лишь словесной игрой!
— Позвольте! — раздалось сразу несколько голосов. — Это уже…
— Господа, это только факт, — не дал перебить себя Маркс. — Разве, например, Фридрих Целль, адвокат из Трира, мой земляк, не ваш коллега по Национальному собранию? — Он расчетливо назвал отсутствующего Целля, а не кого-нибудь из сидящих здесь, хотя едва ли не каждый из них годился для этого места его речи. — Так вот, городской гласный Целль, как вы знаете, председательствовал на конгрессе представителей рейнских общинных советов, состоявшемся две недели тому назад в Кёльне. Этот конгресс принял весьма решительное постановление. Оно содержало призыв ко всем мужчинам, способным носить оружие, быть готовыми отстоять имперскую конституцию; и оно требовало отставки правительства Бранденбурга — Мантейфеля в Берлине; оно даже угрожало отпадением Рейнской провинции от Пруссии, — и подо всем этим стояла подпись вашего собрата Фридриха Целля. Так или не так? — Маркс с такой яростью вперился в глаза Цица, что тот негодующе опустил их.
— Так, конечно так! — воскликнул Трюцшлер. — Все это святая правда.
— А где господин Целль сейчас? — как бы желая немедленно получить его, Маркс протянул растопыренную смуглую ладонь к депутатам.
— Мы не знаем. Он куда-то уехал, — попытался отмахнуться Хаген.
— Странная неосведомленность о своем коллеге! — иронически пожал плечами Маркс. — А вот мы располагаем
— Это действительно так, — вставил Вейдемейер.
— И как вы думаете, господа, чем он там занимается?
Все молчали, напряженно глядя на Маркса. Тот дал паузе созреть вполне и сорвал ее:
— Он призывает восставших к спокойствию — всех, и способных и неспособных носить оружие! Таким образом, в начале мая в Кёльне ваш коллега был пламенным революционером и звал за собой народ, а в середине мая в Карлсруэ он уже стоит поперек пути народа.
Депутаты зашевелились, зашептались, задвигали креслами. Молчавший до сих пор Шлёффель вдруг оживился:
— Доктор Маркс, а вы, лично вы, и господин Энгельс, что намерены делать сейчас, в эти тревожные дни?
Маркс не успел открыть рта, как Вейдемейер выпалил:
— Они едут туда, где восстание. Энгельс уже принял участие в эльберфельдском восстании, и не его вина, что он не смог остаться там до конца. А теперь — Баден и Пфальц! Борьба против пруссаков и баварцев, соединившихся в едином союзе.
Энгельс движением руки остановил Вейдемейера и сказал:
— Да, господа, мы направляемся туда, чтобы разделить с восставшими их участь. У нас, как и у всех членов Союза коммунистов, слово не расходится с делом. Мы надеемся быть полезными там.
— А мы надеемся быть полезными здесь, — решительно сказал Циц, вставая. Встали и все остальные депутаты, кроме Трюцшлера. Маркс тоже встал. Он сделал два шага вперед, помолчал и решил бросить уже самый последний свой аргумент:
— Господин Циц, а вы не подумали о том, что ведь может случиться так, что баденские и пфальцские повстанческие армии явятся сюда, во Франкфурт, безо всякого зова, сами? Вы будете поставлены перед фактом. Какую тогда вы займете позицию? Что станете делать? И это может случиться буквально в ближайшие дни.
— Доктор Маркс, вы напомнили мне сейчас другого доктора — врача Франсуа Распайля. — Циц вкусно пожевал полными губами. — В прошлом году он потребовал от Временного правительства Франции немедленного провозглашения республики, пригрозив, что в противном случае через два часа он явится во главе двухсот тысяч демонстрантов.
— И он явился бы! — стукнул ладонью по столу Энгельс.
— Да, вероятно, — спокойно согласился Циц. — Именно поэтому его требование было выполнено досрочно. Это произошло двадцать пятого февраля. Но, господа, вы все помните, что случилось в середине мая, ровно год назад. Распайль и кое-кто еще оказались в тюрьме. Увы, это факт, которого невозможно отрицать…
— Ну, ну, господин Циц, — мрачновато усмехнулся Маркс, — смотрите, не ошибиться бы вам с вашими аналогиями и сравнениями. В области истории они всегда сомнительны.
Циц не хотел продолжать разговор, опасаясь его новых рискованных поворотов. Дабы хоть что-то произнести, он переспросил:
— Итак, вы едете туда, где восстание?
— Да! — резко ответил Энгельс, тоже вставая.
— Конечно, теперь, когда «Новая Рейнская газета» закрыта… — начал было Шлёффель.
Трюцшлер вскочил: