Я все еще влюблен
Шрифт:
— Я действительно сижу — сижу все дни напролет в Британском музее, но это не значит, что я только жду революцию — я работаю на нее. Каждый должен найти свое место в этой работе. А поднимать восстание рабочих и вообще возбуждать население, не давая ему никаких твердых, продуманных оснований для деятельности, значит просто обманывать его. Это преступление. — Маркс гневно шагал по комнате и лишь изредка взглядывал на сидящего Леви. — Обращаться к рабочему без строго научной идеи и положительного учения равносильно пустой и бесчестной игре в проповедники, при которой, с одной стороны, полагается
— Значит, — криво усмехнулся гость, — надо полагаться только на распространение научного революционного сознания?
— Вы напрасно усмехаетесь, — очень серьезно сказал Маркс, — сознание такая вещь, которую мир должен, — он произнес последнее слово с нажимом, — должен прибрести себе, хочется этого или нет. А люди без положительной доктрины ничего не могут сделать, да ничего и не сделали до сих пор, кроме шума, вредных вспышек и гибели самого дела, за которое они боролись.
— Возможно, — непонятно о чем сказал Леви, — но в данном случае, господин Маркс, уже поздно рассуждать. Подготовка к восстанию развернулась…
— Ничего не поздно, пока восстание не началось. Вы завтра же поедете в Германию и передадите своим единомышленникам мою точку зрения — мое решительное требование прекратить всякую подготовку к подарочному восстанию! Ясно?
Леви помолчал, что-то взвешивая, потом негромко, упрямо ответил:
— И все-таки я думаю, что выступление уже вряд ли удастся предотвратить. Рабочие встретили с энтузиазмом мысль о восстании. И они твердо уверены, что вы, Энгельс и все ваши друзья немедленно поспешите к ним, так как мы, конечно, будем сильно нуждаться в политических и военных руководителях.
— Разумеется, если восстание вспыхнет, — Маркс потряс перед собой вытянутыми руками, как бы взвешивая тяжесть возможных событий, — мы сочтем своим долгом явиться к рейнским рабочим, но я сильно опасаюсь, что при ваших весьма упрощенных планах вас четырежды успеют уничтожить прежде даже, чем вы сможете покинуть Англию.
— Так что же нам делать?
— Что вам делать в Германии, я уже сказал, — не скрывая гнева и презрения, ответил Маркс. — А сейчас садитесь сюда и напишите мне обязательство, что вы прекратите всякую подготовку к восстанию, — властным жестом он указал, куда надо сесть.
Леви послушно пересел за стол и написал требуемое. Маркс взял бумагу, внимательно прочитал, положил в стол.
— Твердо запомните, — жестко сказал он, — если до меня дойдут сведения о подготовке к восстанию — а я располагаю немалыми связями с Рейнской провинцией, — то я выступлю в прессе и, используя это ваше обязательство, разоблачу ваш безграмотный, отвратительный заговор. А теперь идите.
Леви вяло, опустошенно встал из-за стола, поклонился и вышел.
Маркс тяжело опустился в кресло…
Через несколько минут вошла Женни.
— Ты слышала, о чем мы тут беседовали с этим господином?
— Я слышала только начало. Это было занятно.
— Дальше пошло еще интересней, — мрачно проговорил Маркс. — Он, видишь ли, разочаровался в Лассале, а так как без идола такие люди жить не могут, то он
Астроном Кирхер пригласил как-то одного иезуитского профессора посмотреть в телескоп, чтобы убедиться в пятнах на Солнце. Знаешь, что тот ему ответил? «Бесполезно, сын мой. Я два раза читал Аристотеля с начала до конца, и я не обнаружил у него никакого намека на пятна на Солнце. А следовательно, таких пятен и нет».
И вот теперь такие люди добрались до меня. Но у современного идолопоклонника, в отличие от его духовных прародителей, оказывается, есть потребность не только молиться на идола и проверять по нему пятна на Солнце, но и приносить ему жертвы, в данном случае это было названо «сделать подарок». И ты знаешь, какой презент он собирался преподнести мне ко дню рождения? Вооруженное восстание в Изерлоне и Золингене!
— Господи! — у Женни расширились глаза. — Гекатомба! Как в какой-то древней деспотии, как свирепому божеству или кровавому тирану… Невозможно поверить!
— Я бы и не поверил, если бы собственными глазами не видел этого господина и собственными ушами не слышал его речей.
— Ты его выгнал? — Женни с ее тонким чутьем к смешному, очевидно, уже нашла в случившемся какую-то и комическую сторону.
— Конечно.
— Напрасно! Ты дал маху! Надо было ему вежливо сказать, что такие подарки ты не принимаешь, а вот, мол, если бы к дню твоего ангела организовали ограбление Лондонского банка…
— Женни, ты можешь шутить?
— Что же, и мне надо сделаться такой мрачной, как ты, от бредовой болтовни этого сумасшедшего? Нет, я бы непременно потребовала от него в доказательство преданности и верности ограбить Английский банк, если не сейчас, то хотя бы к твоему пятидесятилетию. Но лучше, конечно, сейчас. Как бы нам это пригодилось!
— Видишь ли, — Маркс уже слушал жену невнимательно, — страшно то, что еще так много людей даже среди искренне мнящих себя революционерами, борцами за социализм, для которых все очень просто. Им хочется отсидеться вдали от революционной борьбы — они сочиняют удобную теорию; им вздумалось учинить революцию — они собирают за границей добровольческий легион вторжения или добиваются на это дело займа в два миллиона долларов; им просто в подарок обожествленному идолу поднести даже восстание! Если мы создадим социалистический рабочий Интернационал, то я уверен, эти люди захотят одному его конгрессу подарить забастовку, другому — восстание, третьему — вторжение в страну, которая покажется им недостаточно революционной, и так далее. Им все просто!
— Ты прав, Карл, таких людей много, — согласилась Женни. — Но я думаю, после твоего «Капитала», — она ласково улыбнулась, — их станет меньше. Поэтому собирайся, я провожу тебя в библиотеку. Тебя ждет работа.
— Да, пошли, — сказал Маркс, собирая бумаги, — меня ждет работа.
Прощаясь с женой у дверей Британского музея, Маркс спросил:
— Так ты думаешь, что по «Капиталу» не будут справляться о пятнах на Солнце или о жизни на Марсе?
— Хотелось бы надеяться, — одобрила Женни мужа и, отойдя два шага, помахала ему рукой.