Я вспоминаю...
Шрифт:
Когда фильм вышел на экраны, критики дружно причислили его к неореалистическому направлению.
«Дорога» — фильм об одиночестве и о том, что оно может закончиться, если между двумя людьми образуется глубокая связь. Мужчина и женщина, между которыми она возникла, могут быть, на первый взгляд, совершенно разными людьми, и все же связь между их душами существует.
Не помню точно, при каких обстоятельствах забрезжил замысел «Дороги», но для меня он обрел реальность с того момента, когда я начертил на бумаге круг, изображавший голову Джельсомины. Из всех моих героинь, которых играет Джульетта, именно Джельсомина в большей степени отображает истинный характер Джульетты. Создавая этот образ, я исходил
Джельсомина олицетворяет обманутую невинность, поэтому Джульетта была идеальной актрисой на эту роль. Она по-прежнему оставалась все той же замкнутой девочкой, взиравшей с благоговейным страхом на таинства жизни. Она была готова к встрече с чем-то чудесным и потому оставалась молодой, чистой, доверчивой. Джульетта всегда ждала какого-нибудь приятного сюрприза, а когда сюрприз оказывался вовсе не из приятных, в ней срабатывал некий внутренний механизм, не дававший ей пережить большое потрясение. Боль можно было причинить ее телу, но не душе.
Это Джульетта познакомила меня с Энтони Куином. Она играла с ним в одном фильме и рассказала ему о замысле «Дороги». В том же фильме снимался и Ричард Бейзхарт, с которым Джульетта меня тоже познакомила.
Росселлини и Ингрид Бергман загорелись желанием уговорить Тони Куина сняться в моем фильме, и с этой целью Ингрид пригласила его на великолепный обед, после которого показали «Маменькиных сынков», чтобы он знал, с кем имеет дело. Что-то на Куина определенно произвело впечатление: то ли обед, то ли мой фильм. Робертино умел убеждать и всегда получал, что хотел, однако, по его словам, и обед, и показ фильма были идеей Ингрид. Тогда я подумал, что он лукавит, но позже, думая об этом случае, вспомнил, что Ингрид очень любила Джульетту.
Французские критики высоко оценили «Дорогу». Фильм имел коммерческий успех в Италии, Франции и в других странах. Были проданы миллионы пластинок с музыкой Нино Роты. Собирались даже продавать шоколадки «Джельсомина». Женщины, писавшие Джульетте о том, как скверно обращаются с ними мужья, создали Клуб поклонников Джельсомины. Большинство писем пришло с Юга Италии.
Я не участвовал в окончательных финансовых расчетах (что было и впредь) по обычной причине — я снимал кино. Я принес богатство другим людям, но сам оказался богаче всех, и мое богатство измерялось не деньгами. Я гордился собой.
Те же чувства испытывала и Джульетта. Ее Джельсомину сравнивали с лучшими ролями Чаплина, Жака Тати.
Не могу сказать, что меня радует, когда критики продолжают хвалить «Дорогу», снятую мною в далеком прошлом, не говоря слова доброго о моих последних работах. Сам я не Л1облю вспоминать о «Дороге», потому что она говорит сама За себя. Мир принял этот фильм, и я не испытываю по отношению к нему тех обязательств, которые испытываю по отношению к моим непризнанным фильмам. «Голос Луны» никому не нравится, поэтому ему требуется больше любви от меня. В отношении «Голоса Луны» мне безразлично мнение большинства, — только бы не говорили, что это последний фильм Феллини.
От «Дороги» была и реальная польза. Мы с Джульеттой выехали из тетиной квартиры, купив собственную в Париоли, живописном пригороде Рима.
Будучи номинированной на «Оскара», «Дорога» предоставила мне возможность впервые побывать в сказочной Америке, о которой я грезил в детстве. Америка была для меня местом, где можно стать президентом, не зная латинского или греческого языка. Когда я ехал в Америку, у меня не было ощущения, что я еду в незнакомую страну. Я хорошо
Покидая Америку, я чувствовал, что знаю ее меньше, чем до путешествия. В ней было столько всего, что я понимал: никогда мне всего не узнать. То, что я любил всем сердцем, осталось в прошлой Америке, которая больше не существовала. Я знал, что чистое, открытое, доверчивое детство Америки закончилось.
Меня пригласили на американское телевидение для интервью, в котором заодно предполагалось, что я покажу, как надо целовать руку. Для этого пришлось бы взять несколько уроков, потому что я никогда никому не целовал руку. Сославшись на нездоровье, я отказался. В каком-то смысле это было правдой, потому что после такого «шоу» я бы и в самом деле не чувствовал себя хорошо.
Ни один мой фильм не принимали хуже «Мошенничества» (это слово имеет изначально значение «большой пустой бидон» [22] ). У меня оно обретает еще и значение пустых обещаний, которые дают мошенники, продающие не имеющие никакой ценности вещи людям, не подозревающим обмана, хотя и не всегда доверчивым. Фильм — о мелких жуликах, у которых достаточно ума, чтобы обеспечить себя честным путем, но они этого не хотят. Они получают удовольствие, дурача других и сделав мошенничество источником своего существования. Возможно, такая тема заинтересовала меня, потому что режиссер должен быть волшебником и мастером иллюзии, хотя в его намерения не входит обманывать людей.
22
Il Bidone (ит.) имеет оба значения
Поставить «Мошенничество» сразу после «Дороги» меня побудили многочисленные встречи с разными жуликами, хотя сам я никогда не оказывался их жертвой. В Римини, помнится, был один аферист, который специализировался на надувании туристов. Местные жители, напротив, им восхищались, потому что он был забавным весельчаком и особенно блистал остроумием, если его хорошенько подпоить. Он «продавал» иностранным туристам недвижимость. Например, земли, принадлежащие Церкви. Особенно клевали на это скандинавы и немцы, приезжавшие в Римини летом. Они относились к нам, итальянцам, как к дикарям с островов южных морей или персонажам из романов Джека Лондона. Наше простодушие наводило их на мысль, что тут можно купить землю по бросовым ценам. Про этого мошенника говорили, что он умудрился продать одному туристу отрезок пляжа, принадлежащий «Гранд-отелю», хотя я подозреваю, что он сам пустил этот слух, чтобы ему поставили больше выпивки. Возможно, он продал нам эту историю точно так же, как продавал туристам чужую землю. А может, вся эта история с продажей земли была выдумкой, и надули именно нас. Или мошенник сам верил в то, чего не было, и, следовательно, дурачил сам себя.
Когда я, обосновавшись в Риме, работал репортером в газете, ко мне обратился один такой аферист с предложением продать по дешевке бриллианты тем кинозвездам, у которых я брал интервью. Я не знал, что эти так называемые бриллианты, напротив, баснословно дорогие, так как поддельные. Меня спасло неверие в мои деловые способности — особенно в то время, когда я был болезненно робок и застенчив, — и я отказался от этого предложения. Мне казалась невероятной сама мысль, что я попытаюсь продать бриллианты одному из тех людей, у которых брал интервью, на манер отца, продающего сыр пармезан. Мне стоило большого труда пробиться к этим людям, всучив свой жалкий список вопросов. Другому репортеру, с которым я работал, повезло меньше. Он продал один из «бриллиантов», потерял работу и чуть не угодил в тюрьму.