Я выбираю быть твоей
Шрифт:
— Конечно. Других несвязанных адамиров в империи попробуй сыщи. А тебе ведь кто попроще уже не подойдёт. Я прав, Эмари? — где-то я однозначно ошибся, выбирая её. А ведь казалась умной.
— Как ты циничен. А я ведь люблю тебя, — смеётся с горечью.
— Ты правда думаешь, что я в это поверю? — интересуюсь, стягивая рубашку. — Или ты думала, что я потерплю твоё самоуправство в моём доме? Избавь меня от этих глупых и бессмысленных выяснений. И уйди с глаз долой. Наш контракт с этой минуты разорван.
Эмари отшатывается, побледнев ещё больше, почувствовав волну
Надо утром сказать Жозелин, чтобы присмотрела за её отъездом.
Что ж, одной проблемой меньше.
Соломия
После ухода адамира я боялась, что ещё долго не усну, пытаясь уложить в голове то, что случилось. Меня потряхивало от возбуждения, тревоги, страха, и ещё кучи неопознаваемых эмоций. Он меня поцеловал. Поцеловал! И так прикасался… Обманывать себя, что этот мужчина не может испытывать ко мне интерес больше не получается. Ещё как испытывает. И моё тело самым натуральным образом предавало. Капец.
Я тешу себя мыслью, что это каким-то образом связано со всей этой энергией и тем, что моя ему пришлась очень по вкусу. И свою озабоченность туда же приписываю. Весь этот… энергообмен как-то слишком интимен оказался, а адамир мужчина очень даже притягательный.
Всё дело в энергии. Точно. Именно и только в ней. Потому что… потому что ну не надо мне его хотеть. Вот ничего хорошего из этого получиться не может. Становиться одной из любовниц местного вельможи я не имею ни малейшего желания.
Остаётся надеяться, что Рок достаточно порядочен, чтобы не требовать от меня сверх того, что уже попросил. Моя энергия, которую я и контролировать-то не могу — небольшая плата за спасённые жизни, мою и ребёнка, за помощь и кров над головой, за то, что он сам со мной своей делится. И если бы хотел принудить, сделал бы это. Возможностей у него хоть отбавляй. А искушению и соблазнению я уж как-то постараюсь противостоять. Мне не только о себе надо думать.
На этой жизнеутверждающей мысли я и уснула. И даже о терзавшем меня до его прихода чувстве потерянности и одиночества забыла.
А утром первой, кого я увидела, естественно была Жозелин. Она вызвала одну из горничных и, пока та помогала мне одеваться и делала причёску, устроила подробный допрос, какие именно краски я хочу, и что мне ещё к ним нужно, а потом уверила, что к вечеру всё доставят. От неё я узнала и то, что адамир ранним утром уехал вершить свои важные адамирские дела, а я могу погулять в саду, если желаю, но желательно после обеда. Почему после обеда, леди Цербер мне так и не ответила. Зато согласилась составить компанию за завтраком и ответить на новые вопросы о местных порядках и законах.
Сидя за столом напротив Жозелин в гостиной выделенных мне покоев, и намазывая на тост вкусную солёненькую пасту явно творожного происхождения, я не могла не обратить внимания, что моя собеседница пребывала в гораздо более хорошем настроении, чем вчера. И рассказывая про воспитание юных куардов, она то и дело посматривала на меня со странным задумчивым выражением.
Вот только спокойно позавтракать нам не позволили. Речь моей компаньонки о становлении силы у детей в первые годы жизни прервал на полуслове тихий стук в дверь. Жозелин повела головой прислушиваясь, аккуратно поставила на блюдце чашку с чаем и поднялась на ноги.
— Прошу меня простить, сьера. Продолжим разговор немного позже, если позволите, — обронила она и величественно выплыла из комнаты.
Я честно держала себя в руках минут пять. Доела свой тост, вкуса которого уже почти не различала. Сделала пару глотков чая. И, не выдержав, вскочила на ноги, движимая странным убеждением, что в этом замке происходит что-то явно со мной связанное. Вот не знаю, откуда это ощущение. Да и вовсе что-то слишком чутко я стала ловить эмоции окружающих. Может мир на меня так влияет, а может я себе лишнее придумываю. Но побороть природное женское любопытство, подбивающее хотя бы попытаться узнать, права ли я в своих предположениях, мне не удаётся. В конце концов я ведь не узница. Не вечно же мне в этох покоях сидеть.
Выглянув из комнаты, слышу шаги нескольких… куардов и замечаю, как мелкает вдалеке за поворотом на лестницу краешек юбки Жозелин. Однако стоит мне перешагнуть порог, тихонько закрыть за собой дверь и поспешно пробежать несколько метров по скрадывающему шаги ковру, по направлению к той самой лестнице, как оттуда доносится грохот, будто упало что-то, а потом ещё и рассыпалось.
— Осторожней! Уйди, бестолочь! Смотри, что ты наделала! — доносится до меня полный злости голос Эмари.
— Простите, сьера, — испуганно лопочет кто-то. Кажется, это та самая служанка, что вчера утром пыталась прорваться ко мне в комнату. Сегодня в голосе девушки звучит откровенная паника.
— Кьяри, отдай вещи сьеры Эмари Дварту и можешь быть свободна, — холодно чеканит Жозелин. — Дварт, будь добр, помоги сьере.
Слышу чьи-то поспешные удаляющиеся шаги. А сама невольно подхожу ещё ближе, пока не замираю в нескольких шагах от лестницы, так чтобы меня не видели. В голове прокручиваются, как в записи, услышанные слова. Вещи Эмари? Она уезжает?
— Стой на месте, Дварт! Я сама соберу свои украшения! — раздражённо отказывается от помощи любовница Рока.
— Как пожелаете, сьера, — звучит спокойный ответ, исполненный ровным мужским голосом. — Ваши чемоданы уже полностью погружены в карноту.
— Не сомневаюсь, — фыркает зло Эмари. — Представляю, как вы рады решению адамира. Особенно ты, Жозелин. Добилась-таки своего?
— Не понимаю, о чём вы, сьера, — с ледяным сарказмом отвечает Жозелин. — Я к решению адамира не имею никакого отношения. А вот ваша склонность брать на себя больше положенного определённо сыграла с вами злую шутку. Советую учесть этот опыт, когда найдёте себе нового покровителя.
Значит, действительно уезжает. Насовсем. И вот почему, от осознания, что Рок дал отставку своей аманте и теперь вроде как свободен, внутри трепещет что-то странное и подозрительно похожее на радость. Мне-то какая разница? Не должно быть никакой. Да и может она у него не одна такая аманте.