Я выбираю быть твоей
Шрифт:
— Конечно. Других несвязанных адамиров в империи попробуй сыщи. А тебе ведь кто попроще уже не подойдёт. Я прав, Эмари? — где-то я однозначно ошибся, выбирая её. А ведь казалась умной.
— Как ты циничен. А я ведь люблю тебя, — смеётся с горечью.
— Ты правда думаешь, что я в это поверю? — интересуюсь, стягивая рубашку. — Или ты думала, что я потерплю твоё самоуправство в моём доме? Избавь меня от этих глупых и бессмысленных выяснений. И уйди с глаз долой. Наш контракт с этой минуты разорван.
Эмари отшатывается, побледнев ещё больше, почувствовав волну моего раздражения. Опускает голову и, запахнув пеньюар, бежит прочь.
Надо утром сказать Жозелин, чтобы присмотрела за её отъездом.
Что ж, одной проблемой меньше.
Соломия
После ухода адамира я боялась, что ещё долго не усну, пытаясь уложить в голове то, что случилось. Меня потряхивало от возбуждения, тревоги, страха, и ещё кучи неопознаваемых эмоций. Он меня поцеловал. Поцеловал! И так прикасался… Обманывать себя, что этот мужчина не может испытывать ко мне интерес больше не получается. Ещё как испытывает. И моё тело самым натуральным образом предавало. Капец.
Я тешу себя мыслью, что это каким-то образом связано со всей этой энергией и тем, что моя ему пришлась очень по вкусу. И свою озабоченность туда же приписываю. Весь этот… энергообмен как-то слишком интимен оказался, а адамир мужчина очень даже притягательный.
Всё дело в энергии. Точно. Именно и только в ней. Потому что… потому что ну не надо мне его хотеть. Вот ничего хорошего из этого получиться не может. Становиться одной из любовниц местного вельможи я не имею ни малейшего желания.
Остаётся надеяться, что Рок достаточно порядочен, чтобы не требовать от меня сверх того, что уже попросил. Моя энергия, которую я и контролировать-то не могу — небольшая плата за спасённые жизни, мою и ребёнка, за помощь и кров над головой, за то, что он сам со мной своей делится. И если бы хотел принудить, сделал бы это. Возможностей у него хоть отбавляй. А искушению и соблазнению я уж как-то постараюсь противостоять. Мне не только о себе надо думать.
На этой жизнеутверждающей мысли я и уснула. И даже о терзавшем меня до его прихода чувстве потерянности и одиночества забыла.
А утром первой, кого я увидела, естественно была Жозелин. Она вызвала одну из горничных и, пока та помогала мне одеваться и делала причёску, устроила подробный допрос, какие именно краски я хочу, и что мне ещё к ним нужно, а потом уверила, что к вечеру всё доставят. От неё я узнала и то, что адамир ранним утром уехал вершить свои важные адамирские дела, а я могу погулять в саду, если желаю, но желательно после обеда. Почему после обеда, леди Цербер мне так и не ответила. Зато согласилась составить компанию за завтраком и ответить на новые вопросы о местных порядках и законах.
Сидя за столом напротив Жозелин в гостиной выделенных мне покоев, и намазывая на тост вкусную солёненькую пасту явно творожного происхождения, я не могла не обратить внимания, что моя собеседница пребывала в гораздо более хорошем настроении, чем вчера. И рассказывая про воспитание юных куардов, она то и дело посматривала на меня со странным задумчивым выражением.
Вот только спокойно позавтракать нам не позволили. Речь моей компаньонки о становлении силы у детей в первые годы жизни прервал на полуслове тихий стук в дверь. Жозелин повела головой прислушиваясь, аккуратно поставила на блюдце чашку с чаем и поднялась на ноги.
— Прошу меня простить, сьера. Продолжим разговор немного позже, если позволите, — обронила она и величественно выплыла из комнаты.
Я честно держала себя в руках минут пять. Доела свой тост, вкуса которого уже почти не различала. Сделала пару глотков чая. И, не выдержав, вскочила на ноги, движимая странным убеждением, что в этом замке происходит что-то явно со мной связанное. Вот не знаю, откуда это ощущение. Да и вовсе что-то слишком чутко я стала ловить эмоции окружающих. Может мир на меня так влияет, а может я себе лишнее придумываю. Но побороть природное женское любопытство, подбивающее хотя бы попытаться узнать, права ли я в своих предположениях, мне не удаётся. В конце концов я ведь не узница. Не вечно же мне в этох покоях сидеть.
Выглянув из комнаты, слышу шаги нескольких… куардов и замечаю, как мелкает вдалеке за поворотом на лестницу краешек юбки Жозелин. Однако стоит мне перешагнуть порог, тихонько закрыть за собой дверь и поспешно пробежать несколько метров по скрадывающему шаги ковру, по направлению к той самой лестнице, как оттуда доносится грохот, будто упало что-то, а потом ещё и рассыпалось.
— Осторожней! Уйди, бестолочь! Смотри, что ты наделала! — доносится до меня полный злости голос Эмари.
— Простите, сьера, — испуганно лопочет кто-то. Кажется, это та самая служанка, что вчера утром пыталась прорваться ко мне в комнату. Сегодня в голосе девушки звучит откровенная паника.
— Кьяри, отдай вещи сьеры Эмари Дварту и можешь быть свободна, — холодно чеканит Жозелин. — Дварт, будь добр, помоги сьере.
Слышу чьи-то поспешные удаляющиеся шаги. А сама невольно подхожу ещё ближе, пока не замираю в нескольких шагах от лестницы, так чтобы меня не видели. В голове прокручиваются, как в записи, услышанные слова. Вещи Эмари? Она уезжает?
— Стой на месте, Дварт! Я сама соберу свои украшения! — раздражённо отказывается от помощи любовница Рока.
— Как пожелаете, сьера, — звучит спокойный ответ, исполненный ровным мужским голосом. — Ваши чемоданы уже полностью погружены в карноту.
— Не сомневаюсь, — фыркает зло Эмари. — Представляю, как вы рады решению адамира. Особенно ты, Жозелин. Добилась-таки своего?
— Не понимаю, о чём вы, сьера, — с ледяным сарказмом отвечает Жозелин. — Я к решению адамира не имею никакого отношения. А вот ваша склонность брать на себя больше положенного определённо сыграла с вами злую шутку. Советую учесть этот опыт, когда найдёте себе нового покровителя.
Значит, действительно уезжает. Насовсем. И вот почему, от осознания, что Рок дал отставку своей аманте и теперь вроде как свободен, внутри трепещет что-то странное и подозрительно похожее на радость. Мне-то какая разница? Не должно быть никакой. Да и может она у него не одна такая аманте.