Я выбираю солнце
Шрифт:
– Это бабуля с дедулей, помнишь?
– Да, – с уверенностью кивнула Злата, выхватывая из памяти отрывочные фрагменты прежней жизни. – А где они?
Папа сел на диван, усадил её на колени и серьёзно посмотрел в глаза.
– Понимаешь, Солнышко…, они умерли.
– Как цыплёнок?
– Какой цыплёнок?
– Ну-у, в деревне же! Бабаня сказала – бох дал, бох взял.
– Да, да, доченька.
– Насовсем умерли?
– Насовсем.
– А мама? Тоже умерла?
– Нет, что ты. Мама… мама в командировке.
– А-а….
– Как тебе сказать, Солнышко…. Это такое место, где люди работают далеко от дома.
– На севере? Как Андрюшины мама с папой?
– Почти.
– У-у…. Зна-аю, мама за длинным рублём гоняется. Так бы и сказал, – фыркнула Злата. Про этот убегающий от всех рубль они с Андрюшей сто раз говорили. Бежит жёлтенькая бумажка на ножках, длинная предлинная, вся колыхается, торопится, назад оглядывается – как бы не поймали. На самом верху её единичка нарисована, а под ней написано – один рубль.
– Не совсем так. Мама не может приехать, она очень занята и делает важные дела.
– Для меня?
– И для тебя, и для меня.
– А для Андрюши?
– Конечно, и для Андрюши, для всех.
– А-а.
Что означает – ну, если и для Андрюши, тогда ничего, пусть мама делает дела и дальше в своей загадочной командировке.
Постепенно Злата обживалась дома, в детский сад папа её не отправил, и она дни напролёт проводила с бабой Раей. Конечно, с ней не поиграешь как с Андрюшей, но зато в неё можно врезаться всем телом после вертолётной беготни по комнатам. Носом уткнуться в большой живот, прилепиться к мягким полным ногам, обхватить их руками и замереть. Баба Рая ласково поглаживала влажную от пота спинку и размеренно проговаривала:
– Ты ж моя рыбонька, умаялась совсем. Никак, угомонилась, вертя?
– Да-а, – тянула Злата, подняв голову вверх и глядя в светлые, цвета ореховой скорлупы, глаза. Начинала баловаться. Язык научился проворачивать имя, похожее на ковыряние лопаткой в земле, она хитренько прищуривалась и крутила головой в разные стороны. – Р-раиса Ф-фёдо-р-ровна, Р-раиса Ф-фёдор-ровна.
– Ох ты, ох ты, заважничала, – нарочито хмурилась домработница и подхватывала: – Злат Витальна-а, Злат Витальна-а. Блинков не желаете, барышня?
Златка взвизгивала от радости. Её «имяочество» баба Рая выпевала мелодично, с нежным голубиным воркованием, от чего оно казалось особенным. А самое главное – блины. Лёгкие, воздушные кружева, дырчатые, наполненные горячим солнцем. Злата подхватывала блинчик двумя руками, подносила его к лицу и сквозь дырочки смотрела на мир. Он раскалывался на мелкие разрозненные частицы, она с изумлением замечала – какое всё разное. Если прищурить один глаз, то картинка в каждой блинной дырочке становилась объёмной. Долго держать не получалось, тончайший кругляш неизменно норовил порваться, Злата быстро сворачивала его и заталкивала в рот.
– От вертя, жидкое, жидкое по первости. Нечего сухомяткой желудок портить.
Злата согласно кивала, с полным ртом мычала «угу», подкрадывалась сзади и воровала следующий блинчик. Бегом улепётывала из кухни, слыша вдогонку добродушное:
– Сорока – белобока! Куда потащила? А, ну, вернись!
Злата проказливо выглядывала из коридора, а баба Рая грозила пальцем и деланно насупливалась. Качала головой с неизменными химическими кудряшками, красноватыми от хны. Красила она их сама, по-крестьянски бережливая, экономила на всём. Высыпала в миску грязно – зелёный порошок, разводила водой, это месиво мазала на волосы. Сверху натягивала полиэтиленовый пакет и в довершение наматывала чалму из большого полотенца.
– Так лучше возьмётся, – поясняла она Злате. Та с замиранием смотрела на эти манипуляции и приобщалась к женскому таинству.
Момент высшего восторга наступал, когда баба Рая выходила из ванной с мокрой головой и доверяла Злате сушить волосы феном. А уж она-то старалась! Со всех сторон обдувала тёмные от воды кудельки. Они на глазах превращались в красновато-коричневую вспышку, как нимбом окаймляющую добрейшее, с налётом печали, круглое лицо.
– Покрасилось?
– Да-а! Зави-ивка! Краси-иво!
– Что ж тут красиво-то? – ответила довольная баба Рая, оглядываясь в створки трильяжа. – Красиво у тебя, рыбонька моя. Ни в коем случае богатство такое не отрезай. От все твои женихи будут, все. Вырастешь, нальёшься фигурой, от кавалеров отбою не будет.
Златка прыснула, прикрыв рот ладошками, вспомнила Андрюшу и тоже посмотрела на своё отражение. В отблесках от люстры тёмно-зелёная радужка расцвечивалась рыжими искорками. Личико девочки напротив таинственно сияло, не в силах спрятать такой жизненно важный секретик.
– Никак влюбилась, рыбонькая моя? – спросила баба Рая, прижимая Злату к себе. Она упряталась в тёплый живот и нараспев прошелестела:
– Да-а-а.
Шестилетка знала о любви всё: влюбилась – это так хорошо-хорошо, потому что в жизни есть Андрюша и он скоро приедет.
Вопрос «когда» звучал каждый день, как только папа возвращался с работы и подхватывал дочь на руки. Угрюмое лицо его менялось в миг, улыбка разъезжалась широко и приподнимала скулы, носогубки из скорбных становились весёлыми.
– Поцелую, дай, сначала, – смеялся папа, подбрасывая Злату вверх, да так, что дух захватывало. Она пищала от счастья и милостиво позволяла ему приложиться к нежной щёчке. Детским чутьём безошибочно определила – он нуждается в ней также сильно, как и она в Андрюше. Отцовские глаза в эти минуты темнели до глубоко синего, казалось, даже его аккуратно стриженые волосы блестят ярче. Сто миллион раз Злата видела папину льняную макушку, она всегда задорно светилась от ажурного «чесского» плафона в прихожей.