«Я вырос в сталинскую эпоху». Политический автопортрет советского журналиста
Шрифт:
Низы роптали. В рабочих казармах возмущались начальственным благополучием, вспоминали старые сытые времена, ругали евреев. Однако противостоять номенклатурному возвышению они не могли, лишенные языка, без вожаков, без политической рефлексии, со слабыми зачатками солидарности – без каких бы то ни было перспектив.
«Масса» – стихия, ахерон – без отчетливых идей и программ и не имеет вождей, – писал внимательный наблюдатель с социал-демократическим прошлым и марксистским образованием. – Ее движение – это конвульсии, вспышки, бунты локального характера, жестоко, но легко подавляемые. Симптомы общего состояния страны, эти вспышки не угрожают системе. А вождей нет еще и потому, что всякий человек, мало-мальски способный к иному труду, кроме физического, извлекается из «массы» и переводится в высший разряд; при постоянной нехватке в интеллигентной рабочей силе – это правило, а не исключение [191] .
191
См.: Далин Д. Пути и зигзаги революции // Новый журнал. 1953.
В Березниках не бунтовали, только бранились.
Социальная напряженность в послевоенные годы была окрашена в антисемитские тона. В низовом антисемитизме были перемешаны самые разные культурные пласты. В нем были конфессиональные мотивы, накладывающиеся на социальную ненависть к лавочнику, торгашу, ростовщику, но с ними и неприятие советской политики, отождествляемой с еврейством, и неприязнь к эвакуированным.
Ни для кого из нас не является секретом, что местное наиболее отсталое население нас ненавидит, относится к нам враждебно, что подтверждается фактами повсеместного выселения наших семейств из частных квартир местных хозяев. Обращаю Ваше внимание на особенное отношение местного населения к евреям, которое находит отражение среди детей-школьников, где отмечается национальная рознь между детьми, а также узаконена ругательная кличка «жид» и «еврей», – жаловалась секретарю обкома жена флотского офицера, эвакуированная в Молотовскую область [192] .
192
Андросова З.В. – Гусарову Н.И. Полазна. 30.11.1942 // ПермГАСПИ. Ф. 105. Оп. 8. Д. 151. Л. 96, 98(об.).
Для партийного секретаря это вовсе не было секретом. В октябре 1941 г. он говорил на пленуме обкома:
Надо прямо сказать, что в ряде районов есть просто недоброжелательное отношение к эвакуированным. Вполне законно недовольство отдельными людьми из числа эвакуированных, которые недостойно себя ведут, не хотят работать, барствуют. Но в ряде районов получилось недовольство всеми эвакуированными, что вот, мол, приехали, цену сбили, жить стало плохо. Выходит, эвакуированные потревожили этих обывателей. Надо ликвидировать эти настроения. […] Нам предстоит расселять еще десятки тысяч людей и в Молотове и в ряде других городов. Придется идти на сжатие и уплотнение для того, чтобы дать возможность прибывающим предприятиям нормально работать [193] .
193
Стенограмма VII пленума Молотовского обкома ВКП(б). 06–07.12.1941. Т. 2 // ПермГАСПИ. Ф. 105. Оп. 7. Д. 14. Л. 60–61.
Начальник Березниковского городского отдела НКГБ информировал секретаря горкома об антисемитских настроениях: «Кроме этого, отец фронтовика Б-ов, проживающий: г. Березники, 7-й квартал, дом 2, кв. 4, говорит: “Не смотрел бы ни на что, сыновья защищают Родину, а над всеми стариками здесь евреи издеваются, строят надсмешки”» [194] .
Война закончилась, а настроения остались, более того, они были легитимированы партийной печатью. «В течение 1950–52 гг. по всей советской печати прошли сотни статей и фельетонов с определенным антисемитским душком. Весьма искусно, как будто они прошли до революции хорошую школу в “Новом времени” или даже в “Русском знамени”, – авторы этих статей стали усердно вылавливать отдельных провинившихся или проворовавшихся чиновников с нарочитым и умелым подчеркиванием их специфически еврейских имен, отчеств и фамилий, с, несомненно по заказу хозяев, предумышленным выделением якобы характерного для них стяжательства, сутяжничества и проч. Эта антисемитская пропаганда постепенно стала постоянной функцией советской печати», – писал в «Новом журнале» в прошлом меньшевик, высланный из Советской России в 1922 г., Г.Я. Аронсон [195] .
194
Рудченко – Садовскому. Докладная записка о материально-бытовых условиях семей фронтовиков, проживающих на территории г. Березники Молотовской области. 29.08.1943 // ПермГАСПИ. Ф. 59. Оп. 2. Д. 39. Л. 72.
195
Аронсон Г. Советский антисемитизм после войны // Новый журнал. 1953. Кн. XXXII. С. 266.
Данилкин вслушивался в невнятный ропот низов, проникался их настроениями и предрассудками, сочувствовал бедам, разделял их глухую ненависть к чужим – будь то начальство, интеллигенция, эвакуированные, евреи. В его разоблачительных фельетонах преобладают еврейские фамилии: Дугадко, Левин, Ванштейн, Коган, Санд лер [196] .
Права у собственного корреспондента областной газеты были обширными. Он состоял в номенклатуре областного комитета ВКП(б), имел допуск к личным делам ответственных работников, был вхож в горком партии и на заседания иных партийных комитетов. На его критические заметки были обязаны реагировать все без исключения партийные, хозяйственные и прочие государственные органы. Более того, газетная публикация была формальным основанием для возбуждения уголовного дела. Данилкину, однако, этого было мало.
196
См.: Протокол допроса Данилкина М.Т. от 15.03.1953 // ПермГАСПИ. Ф. 641/1. Оп. 1. Д. 9925. Т. 3. Л. 83.
Он видел себя комиссаром, направленным большевистским центром исправлять положение в одном, отдельно взятом городе. Причем не простым комиссаром, но военным. Сам город же представлялся ему обозом, в котором собрались «герои тыла». Он свои письма-разоблачения называл политическими донесениями на манер армейских политработников. К одному из них он даже сделал приписку: «От бывшего военного комиссара Красной армии Данилкина Михаила Тихоновича. Жаль, очень жаль, что этот славный институт подготовки воинствующих большевистских активистов зорких сталинских глаз ныне не действует» [197] .
197
Данилкин М.Т. – Прассу Ф.М. 28.04.1950 // ПермГАСПИ. Ф. 105. Оп. 14. Д. 176. Л. 9.
Действительно, в текстах М.Т. Данилкина – все равно, предназначались они для печати или нет – присутствуют фобии, характерные для фронтовиков. Прежде всего глубокое недоверие, смешанное с неприязнью и презрением, к молодым мужчинам, крепившим оборону в глубоком тылу [198] . Эти чувства проступали так явно, что им уделила внимание комиссия обкома ВКП(б), прибывшая в Березники по поводу письма Данилкина в ЦК. М. Данилкин счел необходимым объясниться: «Бесспорно, что собкор – бывший фронтовик, бывший военком Красной армии, старший офицер. Но думаю, что в этом нет ничего зазорного, это не дает право писать о нем разные глупости. Поверьте, он все же не такой глупец и невежда, чтобы докатиться до абсурда» [199] .
198
«Хоть шоры на память наденьте / А все же поделишь порой / Друзей на залегших в Ташкенте / И в снежных полях под Москвой». См.: Симонов К. Зима 41 года (1956) // Симонов К. Стихотворения и поэмы. Повести разных лет. Последняя работа. М.: ОЛМА Медиа Групп, 2004. С. 79.
199
Данилкин М.Т. – Хмелевскому К.М. 05.09.1948 // ПермГАСПИ. Ф. 105. Оп. 14. Д. 176. Л. 179.
Ирония ситуации здесь заключалась в том, что для строевого командира, а уж тем более для пехотного солдата политрук Данилкин, получивший орден за участие в боевой операции, был «тыловиком, штабным, никчемным бездельником», иначе говоря, не своим [200] . Журналист Данилкин предпочитал этого не замечать.
Попав в город Березники, собкор Данилкин быстро обнаружил, что местное начальство менее всего напоминает большевиков пустыни и весны, а больше смахивает на обуржуазившихся мещан: обустраивают себе жилища, покупают ковры, отдыхают на курортах, на заводском автобусе ездят домой обедать, «не разрешая никому с собой садиться», а ко всему прочему еще и «обедают подолгу» [201] . Он увидел в этом отступление от социалистических принципов, более того, политическую опасность.
200
Ср.: «Генерала как будто ударили тычком в лицо, он еще больше потемнел.
– Кто сказал? – прокричал он, буравя офицеров бешеными глазами. – Я, старший лейтенант Разуваев. – Ты кто такой? – Парторг батальона. – А-а… Я так и знал, что ты политработник, потому что ты бездельник и болтун.
Такое представление о политработниках в Советской Армии разделяли практически все командиры. И я могу только подтвердить правильность такого мнения. Функция комиссарского контроля над командиром давно себя изжила, она сковывала его инициативу и глубоко оскорбляла. А ведь в полку или отдельном батальоне были и замполит, и парторг, и комсорг, а потом и начальник клуба, и начальник библиотеки. А выше – еще член Военного совета, начальник политотдела и штат инструкторов. В период между боями можно было хотя бы провести собрание, никому не нужный семинар или что-нибудь вроде этого. А во время боя политработник вообще выглядел никому не нужным человеком. Это было всем видно» (Розенберг Н. Война у каждого своя. По страницам фронтового дневника // Урал. 1999. № 5. С. 160).
201
Иванов М. Левин на словах и на деле // Березниковский рабочий. 16.06.1950.
Данилкин заметил, что местные представители партийной номенклатуры явно игнорировали принципы кадровой политики, иначе говоря, не хотели или не умели быть только винтиками большого общесоциалистического дела либо какими-то иными деталями, вращающими шестеренки великой государственной машины. Они обросли полезными знакомствами, установили между собой доверительные отношения, по мере сил заботились о собственном благополучии. Местное начальство образовало сплоченную группу, спаянную общими интересами, скрепленную тесными, выстраиваемыми годами связями и снабженную защитными механизмами. Более того, в номенклатурной среде сложилась собственная иерархия – не по должностям, но по экономическому влиянию.
Михаил Данилкин не только обнаружил зло. Он его персонифицировал. Воплощением эксплуататорских тенденций стали для него два человека, волею случая работающих на азотно-туковом заводе: начальник ОРСа (отдел рабочего снабжения) Матвей Зайвелевич Дугадко (в некоторых текстах – Дугатко) и директор завода Александр Тимофеевич Семченко.
О первом известно немного. В описи личных дел Молотовского обкома ВКП(б) рядом с фамилией беспартийного Дугадко и сроков хранения (1943–1948 гг.) стоит штамп: уничтожено. В приказах отраслевого министерства можно найти его имя: «Объявить благодарность и премировать двухнедельным окладом: Дугадко М.З. – зам. директора по ОРСу» [202] .
202
Приказ министра химической промышленности № 362 «О премировании работников Березниковского азотно-тукового завода» от 16.09.1947 // ГАПК. Ф. р-1656. Оп. 1. Д. 49. Л. 265(об.).