Я живу в этом теле !
Шрифт:
– Почему? – прошептал я. – Почему?
На кухне пахло газом. Постучал по горелке, накипь осыпалась, огоньки вспыхнули с прежней силой и со всех сторон железного закопченного венчика. Форточка открыта, о взрыве можно не беспокоиться…
О чем я думал? Ах да, проблемы Добра и Зла теперь смотрятся совсем иначе. Добро – то, что позволяет развиваться. Кристаллам, амебам, человеку, Вселенной, обществу. А Зло – что замедляет, тащит в инстинкты, в небытие, в упрощение.
Вселенная же постоянно расширяется, усложняется, в ней появляются новые элементарные частицы, новые сочетания атомов, новые структуры, новые
Даже в масштабах Вселенной Добро натыкается на трудности: надо ж еще переломить сопротивление косной материи! А сопротивление Ничто, Небытия? Итак, борьба Добра и Зла до самых сложнейших образований, как духовная жизнь человека, его внутренний мир, идеология, философия, новые пути познания и овладения…
Да, завернул я круто, голова трещит, словно мокрая простыня на морозе.
Кофе допивал большими глотками, а когда раздался звонок домофона, заковылял с чашкой в руке.
– Леонид?.. Открываю.
Щелчок, попискивание, я успел помыть чашку, когда в прихожей раздался звонок. Леонид улыбался, улыбалась Настя, но мое сердце замерло, а губы застыли как в открытом космосе: за ними я увидел черноту небытия.
– Рад вас видеть, – говорил разумоноситель, – проходите… Давай шампанское в холодильник… Да сразу в морозилку, у меня там восемнадцать по Цельсию… Ага, чтобы пробкой потолок разбило?..
Пока мы с Леонидом пробовали новые программы: теперь каждый в состоянии лепить компьютерные игры любого направления, жанра и сложности, Настенька с удовольствием оккупировала кухню. У здешних существ планеты две базовые радости: есть и размножаться, что вылилось в создание сложной кулинарии и разветвленной школы сексуальных ритуалов.
С кухни потянуло вкусными запахами. Звякала посуда, вода прожурчала в чайник, донесся смех Насти, явно не туда повернула кран, тот у меня с придурью.
Леонид оглянулся, сказал тихонько:
– Хоть это ее отвлечет… Понимаешь, совсем свихнулась на чтении старых мудростей… Ну, предсказания египетских жрецов, нострадамусов, халдеев. Так туманно, что толковать можно как хочешь! Но даже когда ясно о грядущем нашествии саранчи, столь частой в те годы, то нынешние придурки находят предсказание атомной бомбы, экологических бедствий, нашествия мутантов и даже инопланетян!.. На беду, она в самом деле отыскала одно, от которого я хотел бы ее уберечь…
На короткий миг его блестящие глаза исчезли. Из темных впадин выползала пустота, ничто, небытие. Я вздрогнул, глаза Леонида, серые и необычно грустные, сканировали экран, моей бледности не заметил.
– Ко-то-рое? – прошептал я.
– Которое сбудется, – сказал он мрачно, глаза не отрывались от трехмерной графики.
Я стиснул кулаки, задержал дыхание, что-то из меня рвалось страшное, но молчать нельзя, подозрительно, я выдавил:
– Какое?
– У всех называется по-разному. Где Рагнарек, где Армагеддон, но суть одна – мир погибнет в огне.
Я поежился:
– Ты о той комете?
– Да, – ответил он невесело. – И самое худшее, что астрономы как воды в рот набрали. Никто, ни один не проронил ни слова.
– Почему?
– Понимаешь, если бы был хоть один шанс, что это ошибка в вычислениях, о грядущей катастрофе трубили бы во всех газетах. А потом, когда комета прошла бы в опасной близости, вызвав лишь небольшую приливную волну на побережье Голландии, все бросились бы поздравлять друг друга с веселым фейерверком… такая комета две ночи превратит в день!.. Но все обсерватории молчат, словно им уже разбило все телескопы, а астрономам вбили их предостережения обратно в глотку вместе с выбитыми зубами.
Снова его лицо потонуло в черноте. Холод дохнул, как из могильного склепа. Холод пронизал кости до мозга, превратил в лед. Это то, что меня вскоре ждет… А я все мечтаю о бессмертии! Какое к черту, если и эти остатки жизни, отмеренные биологическими часами, не дано дожить, добыть, досуществовать?
– Когда? – спросил я сипло. – Когда?
– Осталось шесть лет, – ответил он ровно, как метроном. – Понятно же, что при нашем уровне технологии… человечеству нечего и думать, чтобы спастись. Даже на Марс или Венеру не отправить колонистов…
– Наше поколение, – спросил я совсем тихо, – последнее поколение людей на Земле?
Леонид кивнул, на лицо падал синий свет от экрана.
– Да.
– И во Вселенной – тоже, – прошептал я.
Леонид обернулся, глаза его внимательно и сочувствующе пробежали по моему внезапно похудевшему бледному лицу.
– Не надо было мне это…
– Что?
– Говорить. Не говорят же умирающему, что ему остались считаные часы!
– Не знаю…
– Человек, – сказал он с кривой улыбкой, – это душа, отягощенная трупом. Только и всего, что это… то самое Это, произойдет чуть раньше! И то чудо, что просуществовали так долго. Эта комета несколько раз проходила чересчур близко, словно примеривалась…
– У человека нет ничего, – возразил я, – кроме души. А от этого удара и душа испарится… Ты уверен, что все просчитал верно?
Он что-то говорил, губы шевелились, я слышал слова, но не понимал, ибо в страшном пугающем величии узрел черноту космоса уже во всей страшной красе, где потонуло не только лицо с двигающимися губами, но уменьшилась и растворилась комната, а черный простор распахнулся, как театральный занавес. Я ощутил, что смотрю на то место, где только что пронесся крохотный комок материи, который обитатели называют Землей. В него угодил другой комок. Оба рассыпались, но великий космос этого не заметил…
– …Я просчитал… – донесся как из другой галактики голос, налился красками, окреп, из черноты выплыла комната, а Леонид уже откинулся на спинку кресла, бледный и с отчаянными глазами, – я все проверил и перепроверил на самых мощных компьютерах нашего института! Астероид, пробив тонкую пленку земной коры, выплеснет треть всей магмы наверх… Континенты задергаются, как льдины в ледоход. Погибнет не только цивилизация, но и почти весь животный мир. Уцелеют лишь мелкие насекомые. Не все, конечно. Это по самому оптимистическому сценарию! Ему – полпроцента… Еще семь процентов за то, что Землю сорвет с орбиты и по касательной швырнет в пылающие недра Солнца. А девяносто процентов за то, что земной шар разлетится на мелкие куски: ведь астероид, проломив кору и выплеснув магму, ударит в твердое ядро! Те куски тоже утонут в Солнце… вернее, испарятся еще за сто тысяч километров от поверхности… но нам не все ли равно?