Я знал его
Шрифт:
– Просто скажи, - устало проворчал Тодзи.
– Ну... я думаю, она просто слишком остро отреагировала. То есть... просто... ладно. Ладно. Только не надо делать из мухи слона, хорошо? Прошлой ночью, у меня был этот... странный сон.
Камера приблизила картинку.
– Они у всех бывают, - произнёс Тодзи сквозь зевоту.
– Это называется "быть парнем".
– Нет, - сказал Синдзи, краснея.
– Нет, то есть, я не думаю, что это был... такой сон. Во время вчерашней битвы... то есть, мне пришлось поймать всего Ангела самому, и это было больно, очень... и в пылу битвы, я думаю, я...
Он сделал слабый жест и нахмурился.
– Поэтому... я думал об этом остаток дня. Даже когда мой...
– он прервал себя.
– Даже когда Мисато-сан повела нас ужинать, я просто не мог...
– Так в чём дело?
– спросил Тодзи, из-за недостатка сна растерявший терпимость к недостаткам друга.
– Она ничего тебе не сказала, да?
– Ну, нет, нет, но... то есть, она никогда ничего не говорит. Даже когда Аска наседает на неё. Сомневаюсь, что она сказала бы что-нибудь, если бы её что-то беспокоило. Не думаю, что она любит внимание, - Синдзи с трудом сглотнул.
– Я пытался извиниться после ужина, но... но я просто смотрел на неё. Я не мог...
– И когда в дело вступила ушибленная щека?
– Прости. Я подбираюсь к этому. Так вот, когда мы вернулись домой, я всё ещё думал об этом. Наверное... я должен был думать об этом, когда пошёл спать. Мне... мне приснилась она.
Тодзи хрюкнул за кадром.
– Не... ну, то есть, без странностей, - сказал Синдзи.
– Мы были... мы были в поезде, в сумерках. Там было... довольно спокойно. Мы просто сидели там, друг напротив друга. Думаю, мы разговаривали, но не помню о чём. Я чувствовал... не знаю, на самом деле. Мир и покой. Словно исчезло всё, кроме чувства удовлетворения. Я мог бы оставаться там годами.
А потом... не знаю. Что-то произошло. Поезд растаял, и на Рей... больше не было одежды. Я пытался отвести взгляд, но она была везде, куда бы я не поворачивался. Словно там были сотни Рей.
И, наверное, я произнес её имя вслух или что-то ещё такое, потому что следующее, что я помню, - это как на дворе полночь, а Аска будит и бьёт меня. Она, видимо... подумала...
– Что ты душил маленького Синдзи?
Синдзи покраснел до корней волос.
– Кенске!
Кенске остановил видео. На экране замерло изображение его красного как помидор друга, отведшего взгляд в смущении. Кенске перемотал запись и нажал на кнопку А-В. Он подождал, пока Синдзи не произнесёт его имя. Он снова нажал на кнопку, создав цикл. У шкафчика, в темноте, сгорбившись над видеокамерой, Айда Кенске расстегнул штаны и вытащил набухший член.
– Кенске!.. Кенске!.. Кенске!.. Кенске!.. Кенске!.. Кенске!.. Кенске!..
Он стоял на коленях, одной рукой приближая дисплей камеры к глазам, другой дёргая в своей промежности. Его губы раскрылись, обнажив крепко сжатые зубы. Он тяжело дышал через нос.
– Кенске!.. Кенске!.. Кенске!.. Кенске!.. Кенске!.. Кенске!.. Кенске!..
С финальным хрипом он кончил в ладонь, чувствуя, как пальцы стали скользкими, маслянистыми и тёплыми. Три минуты. Он нахмурился. Обычно он держался дольше, но мысль, образ лежащего на кровати и ласкающего себя Синдзи был слишком силён.
Он сел, лениво наблюдая, как уменьшается и опадает его член, а Синдзи отворачивается и краснеет. Снова и снова. В цикле до смерти Господа.
– Кенске!.. Кенске!.. Кенске!.. Кенске!.. Кенске!.. Кенске!.. Кенске!..
Со временем его рука стала холодной и липкой, пальцы слепились вместе, как зубы из-за ириски. Он решил принять душ.
– Кенске!.. Кенске!.. Кенске!.. Кенске!.. Кенске!.. Кенске!.. Кен...
***
Встречи проводились минимум два раза в неделю. Если обнаруживалась новая информация или свежий взгляд на старый спор, то людей собирали при помощи обычной подпольной почты. Она создавала видимость и ощущение секретного общества, тайного собрания похоже мыслящих личностей, ищущих правду об этом мире.
Кенске знал лучше. Группа состояла из напуганных, тупых, невежественных ебланов. Они смотрели записи Ев, рассматривали фотографии пилотов и мысленно мастурбировали на них, словно это всё было из аниме. В наши дни люди были странно отчуждены от нападений Ангелов. К ним относились как к мифу или событию, произошедшему несколько тысячелетий назад. Если массы открыто принимали их, они боялись, что всё может повториться.
Третий Удар без сомнения был большей частью ужаса. Конец света. Люди часто говорили о нём в кино, книгах, беспокойствах о природе, религиозном фанатизме... но реальность уничтожения целого вида, правящего планетой... это было немыслимо. В чём-то подобного масштаба должна была быть вовлечена сила Бога. Бог разозлился, что его дети погибли, или что на NERV напали, или что мир катился в ад.
Поэтому, подумали люди, на хуй Бога. В пизду его правила, его безумную логику, его команды, его мораль, его этику, его путь. На хуй его и на хуй лошадь, на которой он приехал. Сожгите Библию. Вытирайте зад Кораном. Кончайте на Тору. Делайте что-нибудь, чтобы убедиться, что Бог больше никогда не сможет дотянуться до человечества.
Взрывайте церкви. Заезжайте в храмы на машинах. Делайте что-нибудь. Убивайте. Калечьте. Насилуйте. Грабьте. Воруйте. Ненавидьте. Бойтесь. Любите. Поклоняйтесь. Поклоняйтесь мерзостям, которых ненавидит Бог. Поклоняйтесь им на алтаре человека и Земли. Подальше от рая, от ада, от праведного спасения и наказания. Забудьте Бога, забудьте и дьявола. Потому что доказательство одного - доказательство другого. Поклоняйтесь чему угодно, что как можно дальше от этих ублюдков.
Поклоняйтесь Евангелионам.
Проклятые и проклинающие. Ближайшая к Богу вещь, стоявшая с ним на одной ступени и плюнувшая в его лицо. Вознесшаяся в рай только для того, чтобы сказать "нет". Взявшая с собой в это путешествие весь мир. Популярным заблуждением масс было то, что культы верили, будто Евы были посланниками Бога. Нет. Они были мальчиками на побегушках, которые вломились в его дом и обобрали его до нитки. Они обвинили Бога и его жестокость, его власть, его преступное безразличие к страданиям и боли. Родитель, что оставляет детей своих, для них бесполезен.
Но людям надо верить во что-то. Это укоренилось в них. Такова их природа. Они жаждут этого. Потому что если им приходится верить только в себя, то люди понимают, насколько они действительно пусты, безнадёжны и отвратительны. Они теряют искру, что питает благочестивость и ломаются. Человек - это несовершенная машина. Слабая, хрупкая, ошибающаяся. Никто от этого не свободен. Люди жаждут твёрдой руки, невидимого дирижёра, который бы управлял и приказывал им. Потому что в одиночестве люди сломаны.