"Я"
Шрифт:
Я выбираю цель – это планетарная система с хорошо развитой промышленностью, потом штурман прокладывает к ней курс, а первый пилот в это время проверяет оружие – и основное, и излучатель. Все в порядке, расчеты закончены – и корабль прыгает: мы выходим в расчетную точку, находящуюся на расстоянии двух световых недель от выбранной цели.
К счастью, крейсеров противника поблизости нет – вообще на несколько световых суток вокруг нас нет никого, поэтому я разрешаю экипажу расслабиться. Оружие нам пока не понадобилось, но мы все равно его не выключаем.
Корабль висит между звезд в черной пустоте; мы видим цель такой, какой она была две недели тому назад. На экранах корабля, кроме звезды-цели и ее планет, видны многие миллионы точек небольшой массы, движущиеся в разных направлениях, но упорядоченно – это боевые корабли противника, охраняющие планеты.
Сон не идет, меня окружают странные видения. Мне неуютно, но я пытаюсь расслабиться. Видения отступают в свой смутный нереальный мир – кругом темно, но я вижу перед собой деревья и падающий снег. Меня это удивляет, я оборачиваюсь и понимаю все. Я – не человек, а какой-то зверь; я стою, провалившись по колено в снег, а вокруг меня высятся темные деревья с белыми шапками снега на ветвях. У меня есть хвост и четыре лапы – я ощущаю их со спокойным удивлением и без страха и жду, что же будет дальше. Я жду, я пока еще чего-то жду – пока я еще совсем не освоился с тем миром, куда меня забросила судьба. Становится светлее. Я поднимаю лицо вверх и вижу луну, выходящую из-за туч. Желтый серп светит ярко, но он не греет, и от него на душе становится как-то уютнее и роднее.
Я вновь поворачиваю голову назад и смотрю на себя: передо мной полосатое красно-черное тело, с лежащей шапкой снега на спине. Я вижу, как блестящие снежинки тихо и ласково ложатся на мой густой мех. Мне совсем не холодно, я спокоен и никуда не тороплюсь. Память услужливо подсказывает мне: уссурийский, он же амурский, тигр; живет в тайге, самая крупная кошка на Земле. Теперь мне все ясно: я – тигр, а значит, теперь у меня не лицо, а морда. Просто удивительно! Интересно, а как я оказался здесь? Не "привет" ли это от моего "отца"? Хотя, вряд ли, по моему мнению, он должен вести себя по-другому, как на Хале: сначала – предложить и уже потом – делать. Любопытно, а могу ли я разговаривать, как человек? Надо попробовать – я пытаюсь сказать несколько слов, но из моего горла вырывается лишь слабое хриплое ворчание. Все ясно: я настоящий, а не сказочный тигр – сказочные животные разговаривать умеют.
Тихо в лесу. Ветер бросает на меня горсть снега, и она серебристой пылью начинает поблескивать у меня на боку. Где-то вдалеке ухает филин. Я прислушиваюсь к тайге: стоят безмолвные ели, ветки их согнулись от тяжелых комьев снега, и лишь только слабый ветерок все никак не успокоится, все что-то шепчет, что-то пытается сказать мне в уши; неподалеку от меня кружится поземка, то успокаиваясь, то снова начиная вращаться; медленно падает редкий снег, а по тайге разносится вой, одинокий волчий вой.
Я смотрю на луну – волчье солнышко скоро закроет новая туча; а тем временем на зов откликнулся другой волк, потом третий… – и вот уже вой, голодный и тоскливый вой нескольких животных щемит промерзшую душу тайги.
Есть я не хочу – можно забиться где-нибудь в тихом месте и поспать, но что-то мне мешает сделать, это и внезапно я понимаю, что я здесь не просто так, а для какой-то цели – я должен что-то сделать здесь, в самом сердце заледенелой тайги…
Я пошел вперед, и темные ели смыкались надо мною, но шел я недолго – мне приглянулось одно дерево, я подошел к нему, встал на задние лапы и когтями передних лап несколько раз рванул по застылой коре. На стволе остались ясные отпечатки моих когтей – я посмотрел на них, фыркнул и отправился дальше.
Я шел бесшумно и настороженно. Носом я ловил все запахи леса, постоянно прислушиваясь, – но пахло всего лишь морозом и льдом – все спокойно – можно смело идти дальше. Наконец, я почувствовал нужный запах – цель была близка. Я шел на запах, стараясь, чтобы ветер дул все время на меня. Запахи усиливались, становясь все более разнообразными: пахло скотиной, что была заперта в хлеве, собаками, железом и, наконец, очень явственно, – человеком.
Я вышел к околице. Деревенские дома были огорожены крепкими заборами, за которыми бродили сторожевые собаки, – верные псы охраняли хозяина и его добро. Ветер принес мне запахи коров, свиней и кур – он дул на меня, поэтому я не опасался быть обнаруженным собаками. Луна спряталась за тучи, пошел крупный снег, ветер был порывистый, но слабый. Я лег в тени пихты и стал ждать.
Село состояло из десятка домов. С выбранного мной места просматривалась вся деревенька, и, в принципе, все избы были в пределах досягаемости. Прямо передо мной был двор, я видел крыльцо и дверь, ведущую в дом; собак я не видел из-за забора, но слышал и чувствовал, что они находятся во дворе.
…Я жду, я жду свое время. Как говорится, поспешишь – людей насмешишь, а я не собирался быть смешным, поэтому не спешил и выжидал…
В одном из дворов негромко гавкнула собака – судя по звуку, пес был большой и сильный. Верный страж не спал, он ждал, что может принести ему тайга: волчья стая может зайти в село, пугливый олень может пройти вдоль опушки, или же хитрая лиса попытается пробраться в курятник, а может прийти и соболь – краса тайги, чтобы, переливаясь своей чудесной шубкой, попытаться поймать себе курочку; или вдруг бесшумная сова или же мудрый филин тихо вынырнет из мрака леса, усядется на крыше дома и будет смотреть вокруг своими громадными глазищами, вертеть головой, а потом, ухая, улетит.
Спит тайга – тяжело дышит ветер, сбрасывая снег с верхушек деревьев; а собаки ждут, чего-то ждут и не спят – кто бы ни пришел из холодной тайги, кто бы ни пришел сюда под светом луны – собаки первыми встретят его. В схватке с волком можно потерять свою жизнь, в борьбе с лисой можно получить болезненную рану, но это все ничто: главное, чтобы хозяин был доволен службой!
Собаки ждут, собаки чего-то ждут… Для них лучше лиса, чем волки, а волки лучше, чем медведь-шатун: не спит медведь в своей берлоге, злой шатается по лесу – хоть и нечасто, но бывает и такое – уходи медведь к себе в тайгу, залезь в свою теплую берлогу и спи до весны – соси свою лапу – нас не тревожь!
Много опасностей есть в тайге, но больше всего собаки боятся полосатого "хозяина": четверть тонны в тигре, а может быть и больше – он самый сильный зверь тайги. Нравится ему собачатина, вот и приходит он ночью в село по собачью душу. Страшен полосатый хищник, всем обитателям леса и села страшен он, ибо неслышно ходит он и очень силен – только человек может остановить и одолеть его!
…А я лежу в тени пихты, и снег постепенно заносит меня. Я лежу, прикрыв глаза, и вспоминаю…
Когда я был человеком, тогда я время от времени заходил в зоопарк. Там были большие загоны, в которых жили различные звери. Люди смотрели на льва и на тигра с уважением и страхом в глубине души, а вот верблюдов и слонов люди не боялись ни капельки, хотя эти животные были гораздо крупнее любого хищника. Почему же так? Ведь и те, и другие были сытые, мирные, спокойные и красивые – а все дело в том (так я понимаю ситуацию), что верблюды и слоны, если их не дразнить, всегда мирные и полезные: на верблюдах люди пересекали безводные пустыни с полыхающим солнцем над головой, а слоны переносили тяжести во время строительства и возили на себе людей, а от тигра и льва человеку пользы мало: разве что, как от санитаров, уничтожающих больных и слабых животных в дикой природе. Но важно другое: крупный хищник, когда он голоден, смотрит на человека не как на хозяина природы, а просто как на мясо – зверя не интересуют ни мысли человека, ни его чувства, ни его надежды, ни его планы будущее – вообще ничего не интересует. С голодным хищником, когда он бросается на свою жертву, нельзя ни поговорить, ни переубедить, ни отвлечь – можно только спастись или же победить. Страшен выпрыгнувший из засады зверь, рычащий и бегущий на тебя, чтобы забрать твою жизнь! Ужас, что тигр или лев могут прийти за чьей-нибудь жизнью, – вот причина уважения и боязни со стороны людей; и когда хищник, отбросив всякие колебания, первый нападает на человека, тогда страх поселяется в округе – на месте следующей его жертвы может стать каждый, и к тому же, никому не известно, когда у зверя наступает время этого самого первого раза – любой большой хищник безусловно потенциально опасен, даже дрессированный, не говоря уже о диком.